Поэтому ешь-ка лучше сено, а то завтра я тебе не дам свежего сена.
— Барт! — тихо позвал я и улыбнулся, так он подпрыгнул. — Собаки не едят сено.
— Уходи! Убирайся! — Он вспыхнул глазами и лицом. — Тебе здесь нечего делать!
— Тебе тоже!
— Уходи отсюда, — почти рыдал Барт, швыряя кнут хватая в охапку огромного щенка. — Это моя собака; это вовсе не собака, а пони; я учу ее быть и щенком, и пони. И не смейся, и не вздумай назвать меня сумасшедшим.
У меня комок встал в горле от жалости к нему.
— Я и не думаю, что ты сумасшедший.
Мне действительно было неудобно, что у меня всегда лучше получалось с животными, чем у него. Было такое впечатление, что все они знали, что он станет наступать им на хвосты и спотыкаться о них. Честно говоря, и я бы не чувствовал себя в безопасности, лежа на полу, когда поблизости был Барт.
— Кто подарил тебе щенка?
— Бабушка, — гордо ответил Барт. — Она любит меня, Джори, даже больше, чем мама. И уж точно больше, чем твоя старая мадам Мариша любит тебя!
Так всегда: как только я по-человечески отнесусь к нему, как он вознаградит меня оплеухой, чтобы пожалеть о том, что был с ним добрым.
Я не стал гладить щенка, хотя он подлизывался ко мне. Я оставил Барта с его собственностью: может быть, наконец, Барт успокоится.
Когда мы шли домой, Барт счастливо улыбался.
— Ты не сердишься на меня? — спрашивал он.
— Конечно, нет.
— Ты не скажешь маме и папе? Пожалуйста, это очень важно: ничего им не говори.
Я не любил ничего скрывать от родителей, но Барт так просил, а потом: что дурного в том, если старая леди дала Барту несколько подарков и щенка впридачу? Это сделало его счастливым, и он чувствует, что его любят
В кухне Эмма кормила Синди с ложечки. Синди была разодета мамой в голубые панталончики и белую кофточку с вышивкой. Мама сама сделала эту вышивку. Волосы Синди были тщательно расчесаны, и на макушке голубой лентой был подвязан хвостик. Она была такая чистенькая, хорошенькая, что хотелось обнять ее, но я только улыбнулся. Я хорошо знал, что демонстрировать свои чувства при ревнивости Барта нельзя. Странно, но Синди очень полюбила именно Барта. Может быть оттого, что он был немногим старше ее.
Мой братец с размаху бросился в кресло, так что оно едва не перевернулось. Эмма нахмурилась и сказала:
— Пойди вымой свои руки и лицо, Барт, если хочешь обедать за моим столом.
— Это не твой стол!
И Барт пошел в ванную. По пути он специально вытер грязные руки о стены, чтобы оставить следы.
— Барт! Прекрати пачкать стены! — строго сказала Эмма.
— Не ее стены, — пробормотал Барт.
Он мыл руки целую вечность, а когда пришел, то вымытыми оказались лишь кисти рук. Он с отвращением взглянул на сэндвичи и суп, приготовленный Эммой.
— Ешь, Барт, или ты истаешь совсем, — сказала Эмма.
Я уже съел две тарелки овощного супа и доедал второй сэндвич, а Барт едва сжевал половину сэндвича и не притронулся к супу вообще.
— Как вам нравится ваша сестренка? — спросила Эмма, вытирая рот Синди и снимая с нее испачканную салфетку. — Разве не кукла?
— Она очень хорошенькая, — ответил я.
— Синди — никакая нам не сестренка! — взвился Барт. — Просто слюнявая малышка, которую никто, кроме мамы, не желал!
— Бартоломью Уинслоу, — строго проговорила Эмма, — не смей больше говорить в таком тоне. Синди — чудесная девочка, и она так похожа на вашу маму, будто действительно ее дочь.
Барт продолжал хмуриться на Синди, на меня, на Эмму, даже на стену.