Никогда не позволяй женщине проникнуть в свои мысли. Держи свои честные мысли про себя.
Наверное, он прав. Если я дочитаю эту книгу до конца, я стану мудрее, чем Джори, и весь мир будет смотреть на меня с восхищением.
Я улыбался ночью во сне, прижимая крепко к сердцу дневник Малькольма. У меня в руках было великое средство, чтобы стать богатейшим человеком в мире, как Малькольм Нил Фоксворт, который жил давным-давно где-то далеко, в месте, которое называется Фоксворт Холл.
Теперь у меня двое друзей: моя бабушка в черном и Джон Эмос, который разговаривал со мной больше, чем папа когда-нибудь. Странно, что совсем чужие люди давали мне больше, чем мои собственные родители.
Ее школа находилась на вершине холма Сан Рафаэль, недалеко от госпиталя папы. Они часто вместе ездили на ленч или ходили вечером на балет, в кино в Сан-Франциско; чтобы не ездить долго по темным дорогам, там и проводили ночь. С нами оставалась Эмма: мы с Бартом не возражали, разве что мне было несколько досадно видеть, какими счастливыми и сияющими они возвращались. Это наводило меня на мысль, что мы для них менее важны, чем мы сами думали.
Однажды ночью, когда я долго не мог заснуть, я тихонько пробирался на кухню с единственной целью — чего-нибудь перекусить. Проходя по коридору мимо гостиной, я услышал родительские голоса. Они сердились, спорили друг с другом, хотя я почти никогда не слышал раздражения при их обычном общении. Я не знал, как поступить: остаться или вернуться в комнату. Вспомнив о том, как я подслушивал на чердаке, я решил остаться для собственного блага и для блага Барта: выяснить все же, что за тайна нас окружает.
Мама была все в том же красивом голубом платье, в котором ездила в город.
— Я не понимаю, отчего ты так упорен! — Мама ходила туда-обратно, бросая на папу сердитые взгляды. — Ты же понимаешь положение Николь, и ты прекрасно знаешь, что она не выкарабкается. А когда Николь похоронят, власти штата будут иметь полную опеку над девочкой, и нам придется с огромными трудами разыскивать ее и удочерять. Давай что-то предпримем сейчас. Крис, пожалуйста, прими решение!
— Нет, — холодно ответил папа. — У нас есть двое детей, и этого достаточно. Найдутся другие пары, помоложе, которые удочерят Синди. Те люди, которые ничего не потеряют, если Агентство по опеке начнет расследовать, кто мы…
Мама взметнула в досаде руки:
— Так это как раз то, в чем я хочу тебя убедить! Если мы удочерим Синди до того, как Николь будет погребена, Агентство ничего не станет расследовать. Я сегодня же поеду и расскажу обо всем Николь. Я уверена, что она согласится и подпишет все необходимые документы.
— Кэтрин, — твердым голосом проговорил папа. — Ты не имеешь права делать все, что тебе заблагорассудится. Николь вполне может пойти на поправку, и даже если, допустим, она останется разбита параличом, ребенок ей все равно нужен.
— Но как она будет воспитывать ребенка в таком случае?
— Это не наше дело.
— Она не поправится. Ты знаешь это, и я знаю это Теперь я могу признаться, что на самом деле уже съездила к Николь и поговорила с ней. Она хочет, чтобы я удочерила ее дочь. Она уже поставила подписи, а Симон Дотри, нотариус, заверил их. Так что ты уже ничему не сможешь помешать.
Папа, казалось, был в шоке. Он закрыл лицо ладонями, а мама все говорила и говорила:
— Перестань теперь прятать лицо, Кристофер. Посмотри правде в глаза. В ту ночь, когда родился Барт, ты ведь сказал мне, Крис, что я не стану жить с Полом… что ты отвоюешь меня; ты так умоляюще смотрел на меня! Если бы не твои умоляющие глаза, то я бы не позволила уговорить себя на стерилизацию и не подписала бы те бумаги… И я бы родила еще одного ребенка, даже если бы это стоило мне жизни. Но ты же просил меня, и я сдалась — ради тебя, черт возьми! Ради тебя!
Рыдая, она упала на ковер и свернулась, как от боли, царапая тонкими пальцами ворс.