Откуда жираф в нашем городе? подумал я. Зоопарка у нас нет, на дворе зима. И, вообще, такое экзотическое животное никогда не появлялось в наших краях.
Далее следовало еще одно невероятное сообщение. На окраине города, в заброшенном сарае на берегу реки, спешившие на подледный лов, рыбаки обнаружили двоих дрожащих от холода темнокожих мужчин. Они были разукрашены, как воины африканского племени, готового к боевым действиям. Об этом также указывали примитивные щиты и копья незнакомцев.
Так, это же воины с моей вчерашней картины, холодный пот выступил на лбу, и жираф присутствовал в том сюжете. Ничего не пойму. Просто какая-то фантасмагория: жираф, чернокожие мужчины в набедренных повязках, исчезнувшая композиция с моей картины! Хотя я сам говорил, что нарисованные воины были готовы ринуться в бой, оставив свое убежище из ткани и красок. И еще. Предположения о новой грани живописи, когда картина в мозгу художника рисуется самим сюжетом и находящимися в нем людьми, животными, предметами. Все это оживает под воздействием каких-то неведомых волшебных сил. А если я нарисую кого-нибуль из ушедших друзей, родителей? Можно ли выдернуть их из лап вечности при помощи красок?
Смотрю на старую фотографию из альбома юности. На новом холсте начинаю рисовать портрет погибшего в далеком 1968 году в чехословацких событиях друга Гришку. И вот, с квадратуры холста на меня смотрит красавец-парень: смуглая кожа, выразительные глаза. Он ушел в вечность вместе со своей 20-ти летней молодостью. А если бы вернулся из небытия, ему было бы двадцать или следует добавить прошедшие пятьдесят?
На следующий день, как я несмело предполагал, Гришка ожил. Он сидел рядом и с удивлением смотрел на меня.
Где я, что со мной? Кто вы? мой старый (нет, молодой) друг детства естественно не узнал меня, постаревшего.
Гриша, это я, друг твоего детства и юности, слезы навернулись на мои глаза. Не удивляйся, на дворе 2021 год, я сумел оживить тебя красками. Сам не понимаю, как это получилось.
А, почему я умер? удивленно спросил Гришка и огляделся вокруг.
Это было больше пятидесяти лет назад, ответил я. Ты погиб в перевернувшемся под Прагой танке, когда наши входили в Чехословакию.
Сложная гамма чувств отразилась на лице Григория. Он продолжал оглядываться вокруг, периодически переводя свой взгляд на меня.
И что же дальше? вопрошал он. Где мой дом, мои родные? Я буду жить или вернусь туда, откуда вы меня выдернули?
Не знаю, Гриша. Сам понимаешь, прошло много лет с той поры. Многое изменилось, я не знал, что ответить на все его вопросы, не понимал, что будет с ним далее, с его психикой. Останется ли он
живым или возвратится в давнюшнюю смерть и останется лишь в моих воспоминаниях и на фотографиях молодости.
Я хотел бы съездить на родину, проведать живых родичей, побывать на могилах ушедших, Григорий вопросительно посмотрел на меня.
Хорошо, я завтра проведу тебя в твои края. Поезд отходит утром. А теперь надо отдохнуть.
С этими словами я легко дотронулся до руки Гришки. Но она была (ужас!) пустая, безтелесная. Я отдернул свою руку и сделал вид, что ничего странного не произошло. Между тем, Григорий повернулся в указанную мной сторону и направился в соседнюю комнату. Он не обходил встречные препятствия (стол, стулья, вазон с цветами) а проходил сквозь них. Я опешил.
Далее, скорее неосознанно, дрожащей рукой я указал в направлении квадрата чистого холста, с которого ранее мой друг вышел живым. Призрак (да, Григорий был именно таким) сделал несколько шагов в сторону холста и прошел сквозь него.
Я закрыл от страха глаза за холстом находился балкон седьмого этажа и твердый асфальт внизу. Но мои опасения не оправдались. Более того, смешанные чувства удивления и радости овладели мной, когда я открыл глаза. С квадратного холста, минуту назад бывшего чистым, как просветлевшее небо за окном, на меня смотрел и улыбался друг моей юности Гришка.
ВОСКРЕСШИЙ «ТИТАНИК»
Грэта-Глория хорошо изучила свое двойное имя. Глория это ее любимая бабушка. Она умерла два года назад в почтенном возрасте. Грэта мать бабушки Глории, т.е. прабабушка, погибшая в 1912 году на «Титанике» на двадцать пятом году жизни. Двухлетняя Глория тогда с отцом проводила мать в плавание, а сами остались в Англии, и это их спасло.