Увидев на улице советского офицера, они снимали кепи и вежливо кланялись.
В сером, неприглядном потоке выделялись чопорной чистотой черно-белые монахини с постными лицами и дородные ксендзы с белыми круглыми воротничками.
Профессор заметил в небольшой нише дубовую дверь, украшенную вычурной резьбой. Это была превосходная старинная работа. Посередине бронзовый орёл держал в лапах тяжёлое кольцо, а по краям переплетались фантастические цветы. Наличники по сторонам двери изображали полуобнажённых бородатых воинов со средневековым оружием. Наверху — герб Кенигсберга, внизу — затейливый орнамент и ощеренные львиные морды.
— Дверь — настоящее произведение искусства, а домишко невзрачный, — сказал профессор жене, — дешёвые квартирки с удобствами под лестницей. Однако, — добавил он, приглядевшись к старому дому с бельведером, орнаментированным в стиле барокко, — если фасад очистить от пыли…
Он оживился и, проворно вынув из кармана небольшое увеличительное стекло в янтарной оправе, с которым никогда не расставался, принялся с интересом исследовать лапы бронзового орла.
Дверь с шумом распахнулась. Профессор едва успел отскочить в сторону. Его глазам представилось странное зрелище: несколько разгорячённых полуодетых женщин изо всех сил удерживали высокого толстяка. Лицо у него наглое, упитанное, волосы спутаны, он шумно дышал, раздувая широкие ноздри. На нем был поношенный короткий пиджак, явно с чужого плеча, и штаны, отвисшие сзади, протёртые на коленях. На ногах — большие башмаки.
Грязно ругаясь, толстяк старался вырваться, но женщины не уступали. Они крепко держали его за руки, за одежду. Когда мужчина повернулся, профессор узнал его. Это был штурмбанфюрер Эйхнер.
— Вот погоди, русские вырвут твой поганый язык, — кричала молодая простоволосая женщина, — многих ты заставил страдать! — Одной рукой она держала нациста, другой старалась застегнуть кофточку.
— Этот негодяй орал на всех перекрёстках: «город неприступен», и доносил в гестапо на тех, кто хотел вовремя эвакуироваться, — голосила старуха с синим мясистым носом. — Он наш сосед, я помню всех, кого он погубил. Есть ли после этого бог?
Штурмбанфюрер изо всех сил старался высвободиться. Он лягался, бодался, но все напрасно.
— Офицер, русский офицер! — закричала женщина в полосатом платке, наброшенном на голые плечи. — Он поджёг наш дом. Это наци, гитлеровец: арестуйте его!
— Помогите, помогите, он вырывается! — пронзительно завопила старуха.
Профессор Хемпель хотел вмешаться, но фрау Эльза крепко держала мужа.
Несколько вооружённых советских солдат и офицеров с красными повязками на рукавах, проходившие на дальнем перекрёстке, остановились прислушиваясь.
— Скорее, скорее! — кричала простоволосая женщина, с трудом удерживая разъярённого эсэсовца.
Патруль приблизился.
— Что здесь происходит? — по-немецки, с твёрдым славянским акцентом спросил офицер.
Штурмбанфюрер мгновенно перестал сопротивляться и волком посмотрел на автомат. Женщины наперебой объясняли:
— Он национал-социалист.
— Гитлеровский агитатор.
— Он все время обманывал нас.
— У меня четверо детей и нет мужа. Он поджёг дом. Мы едва потушили пожар.
Без приказания эсэсовец поднял руки и озирался на женщин: что они ещё скажут?
— Господин офицер, — неожиданно для всех заговорил профессор Хемпель, — я знаю этого человека. Это штурмбанфюрер Эйхнер из гестапо. Очень опасный человек.
Гестаповец вздрогнул и бросил на профессора взгляд, полный ярости. Он был жалок и противен с искажённым злобой и страхом лицом.
Старший лейтенант, посмотрев на дом, что-то записал в книжечку.
— Идите вперёд! — приказал он нацисту. — Руки держать за спиной.