Вот настает ночь – ему не спится, не терпится поглядеть – на месте ли золото? Пошел он в ригу – а там возле печки часовые стоят с шашками налоге. Он было к печке, они: стой! Зарубим! Не сумел, говорят, счастьем попользоваться, теперь все… Клад ушел. Что с ним было дальше – не помнит. А только очнулся он наутро. Видит – валяется в риге. Схватился он за печку, отвалил кирпич. Ан, золота нет.
С другого берега реки закричал мужской голос:
– Паро-о-о-ом!
Старик поглядел туда и сказал:
– Кажись, не наши.
На том берегу стояли мужчина и женщина, одетые легко, но с плащами на руках.
– Бреховские учителя, – сказал пастух. – Утром говорили, будто в Тиханово учителей собирают. Роно задачу им задает на новый текущий год.
– Паро-о-о-ом! – закричали с того берега уже в два голоса.
– Обождут, – сказал старик. – Может, кто подъедет. Тогда уж заодно и этих перевезу. Ну, ладно. Значит, пропал мешочек с золотом. А те три золотых у него все ж таки остались. Он на них лесу купил на сруб. Призвали плотников, стали рубить они. Старый плотник ударил топором – и щепка полетела кверху. «Ну, Корнеич, – говорит плотник, – хочешь обижайся, хочешь нет, но я тебе не советую жить в этом доме. Продай лес». – «Почему?» – «А потому что не впрок пойдет тебе этот дом». Не послушал Филипп Корнеевич. Срубили дом, поселились. Вот тебе неделю не прожили – хозяин помер. Они его в Самодуровку продали, на вывоз. И там через месяц хозяин помер… Вот он что делает, клад, когда его взять не умеют.
– Паро-о-о-ом! – опять закричали с того берега.
– Скажи ты, какой нетерпеливый народ пошел, – сказал пастух. – Никакой выдержки. Что дети малые.
– А все оттого, что понимают об себе много, – отозвался старик.
– Работать лучше надо, а не рассуждать, – сказал Семен.
– А ты чего же не работаешь? – спросил старик.
– Я не паромщик.
– Дак вон, бери шест и становись. Ну, становись! – старик указал на паром.
Но Семен лежал на брюхе и не шелохнулся, покусывая травинку.
– А-а! То-то и оно. Все мы любим указывать, – торжествующе сказал старик. – А вот как самому стать за правило, так это брюхо болит.
– Паро-о-о-ом! – доносилось требовательно с того берега.
– Теперь они любят кнопки нажимать… А чтоб правилом махать – спина болит. Иной пастух теперь и кнутом хлопнуть не умеет, с палкой ходит. – Пастух потрогал длинный ременный кнут, лежащий возле него.
– Ноне и пастуха норовят электричеством подменить, – сказал старик. – Проволоку натянут, а по ней ток пустят. Корова носом ткнет – ей хлоп по носу!
– Электричество есть, а молока нету, – сказал пастух.
– Паро-о-о-ом!
– Зато теперь много полезных ископаемых, – возразил Семен.
– Это что за полезные ископаемые? – спросил старик.
– Ну, земные клады, про которые вы здесь толкуете.
– Земные клады не каждому даются, – сказал старик. – Работать надо, а не искать.
На спуске к реке загромыхала телега. Удившие ребятишки метнулись к ней с криками:
– Кино! Кино едет…
Невысокий парень в серой кепке с какой-то рыхлой сонной физиономией спрыгнул с телеги, взял под уздцы лошадь и стал заводить ее на паром.
– Вань, какую картину привез? – спросил Семен.
– «Дай лапу, друг», – нехотя ответил тот.
– Дак ты же эту лапу на той неделе привозил! – удивился старик.
– Есть еще «Вижу солнце», – сказал киномеханик.
– И солнце ты нам показывал. Да мы и без тебя видим его каждый день.
– А я виноват, если других нет?
– Как это нет? Скажи – другие разобрали, а тебе опять лапу сунули.
– Показать бы тебе Москву за эту лапу, – сказал Семен.
– Да идите вы!.. Что дают, то и везу.
– В этой жизни, Ваня, надо брать все самому, а не ждать, когда дадут… Закон! – наставлял Семен.
Лошадь на припаромке стала, заупрямилась.
– Н-но, травоядное! – тянул ее за обороть киномеханик.