Сегодня явно не мой день, жаловался он соседу.
На что Никита только сочувственно пожимал плечами.
Мимо писателей-провинциалов прошла женщина в красивом синем платье с золотистыми волосами, измерив по пути презрительно снисходительным взглядом Никиту и Клюквина. Так, во всяком случае, показалось Никите. Когда она скрылась из вида, Клюквин язвительно заметил:
Женька Радова. Сучка та ещё. Красивая она, но дура.
Кто это? спросил Никита.
Ты, что, брат, не знаешь Радову?! Совсем оторвался от реальности, витая в своих высоких материях?
Нет, не знаю.
Ну, ты даёшь! Впрочем, завидую тебе. Ты совсем телек что ли не смотришь?
Редко.
Правильно, так и должен поступать настоящий писатель. А ты знаешь, какая у неё настоящая фамилия?
Какая?
Перепёлкина. Каково?
Никита пожал плечами.
Ну да. Причём тут фамилия? Разве в фамилии дело? Важен талант. А где скажи мне Перепёлкина, и, где талант? не унимался Клюквин.
Что она написала-то? поинтересовался Никита.
Да ахинею какую-то, женские детективы и один шпионский роман. Думаю, что и не она всё это написала негры помогли, постарались за неё.
Как же ей удалось стать известной?
Клюквин горько усмехнулся.
Это теперь делается проще простого. Она это проект. Какой-нибудь папик забашлял издательству кругленькую сумму оно и радо раскручивать её по всем направлениям. Тебе она нравится?
Красивая она.
Но нам не по зубам такая цыпочка. Надо быть реалистами.
К вечеру Клюквин напросился к Никите в гости в гостиницу. Накануне он провёл ночь в хостеле, а на следующий день вечером ему надо было уезжать на родину. В номере Никиты имелись две отдельные кровати.
Не бойся я нормальной ориентации приставать не буду, заверял Клюквин Никиту.
В номере он извлёк из своего старого походного рюкзака бутылку водки и консервы.
Какой писатель без алкоголя. Это даже как-то безнравственно что ли и противоестественно, заметил Клюквин.
Никита пил алкоголь редко, но ошарашенный нечаянным, негаданным успехом, рад был расслабиться, остудить кипящие от счастливых позитивных мыслей мозги.
Накатили раз, другой. Клюквина потянуло на задушевную беседу.
Какое же говно этот мир. Сколько в нём несправедливости и глупости. Одно только меня держит в этой дурацкой жизни творчество, писанина, как называет всё это моя мама. Глупо это всё абсолютно. Пишу, потому что не могу не писать. Знаешь, о чём запланирован мой новый роман?
Никита отрицательно мотнул головой.
Название «Красный купол». Суть коммунизм победил на всё земном шаре сбылась мечта идиотов.
Ты коммунист?
Наоборот ненавижу его. Ты, брат, вряд ли будешь читать мои книги. Все писатели такие эгоцентрики; думают, что они самые-самые, а весь остальной мир это декорация, фон, на котором сверкает их талант. Мы писатели говно, как люди, друг друга не любим, завидуем, строим козни.
Я бы почитал твою книгу.
Ты серьёзно?
Вполне.
Я тебе подарю последнюю про колхоз.
Буду рад.
Знаешь, Никит, а я ведь о тебе сначала плохо думал, потому что я уже сильно испорченный жизнью и творчеством человек. Я ведь как мыслил, что ты проект. Такой молодой и уже критики о тебе строчат статьи в центральных газетах. Завидовал тебе козлина я страшная. А ты просто другой. Ты чище, чем другие; лучше, чем такие, как я. В тебе есть что-то такое особенное, не от мира этого поганого и грязного.
Не преувеличивай, Толь.
Добро нельзя откладывать на потом. Потом, скорее всего, уже будет поздно. Дай я тебя поцелую.
Не надо.
Клюквин поцеловал смачно Никиту в щёку, без труда преодолев его слабое сопротивление, и разлил водку в маленькие пластмассовые походные стопки.
На другой день Никита поплёлся на ярмарку один без своего нового друга. Похмелье и депрессия не позволили Клюквину составить ему компанию. Анатолий с утра на выходе из гостиницы сказал, что хочет навестить в столице своего какого-то дальнего родственника, отлежаться у него и вечером поехать на свою малую родину, «родину с маленькой буквы», как он выразился.
У Никиты шумело в голове, шумело от боли и одновременно от приятного чувства успеха. Его книгами интересовался народ. А к обеду к нему пожаловал журналист в модной рыжей куртке, джинсах и круглых очках. Этот тип показал удостоверение. В удостоверениях Никита ничего не понимал. Журналист сказал, что представляет какое-то крупное московское издание. За спиной журналиста скапливались зеваки, желающие лицезреть в живую интервью с подающим большие надежды молодым писателем. Журналист записывал интервью на диктофон.