Мне стало как-то не по себе (я же подготовила только свою коронную арию, «Sempre libera» из «Травиаты»), но я объяснила этот поступок Ренаты единственно возможным образом ребяческим капризом. И только позже, во время ужина, который состоялся после концерта, я поняла, что моя дорогая коллега и подруга изменила свое отношение ко мне. Каждый раз, когда ей приходилось заговаривать со мной, в ее голосе слышался оттенок горечи, которую ей не удавалось скрыть. Тогда я вспомнила, что совсем недавно, как-то вечером, войдя в театр, она проследовала мимо меня, даже не кивнув в знак приветствия, а когда я пела «Норму», столкнувшись со мной в коридоре после спектакля, бросила мне довольно злобно: «Брава, Каллас», впервые назвав меня «Каллас», а не «Мария». Пустяки, конечно, но меня это задело. После мы ужинали за круглым столом вместе с Николаи, и Рената Тебальди завела разговор о своем якобы провале в «Травиате» в Ла Скала, предупреждая меня о трудностях, с которыми я, по ее мнению, неминуемо столкнусь в Милане. Я довольно остроумно ей ответила, но помню, что Титта постоянно пихал меня локтем, чтобы я прекратила этот разговор. Все бы и закончилось на этой пикировке, пусть даже довольно бурной, если бы не инцидент с «Тоской».
После благотворительного концерта в Рио-де-Жанейро, Рената Тебальди уехала в Сан-Паулу, где она должна была петь в «Андре Шенье». Я же в ожидании премьеры «Тоски» осталась в Рио. Наша с ней дискуссия по поводу «Ла Скалы» не имела последствий: наши отношения оставались теплыми, хотя, без сомнения, уже не столь близкими как раньше. Но во время моих спектаклей «Тоски» произошел неприятный случай. Закончив романс во втором акте, я ясно услышала, как кто-то из зала, прорываясь сквозь аплодисменты, выкрикнул имя другой певицы, Элизабетты Барбато, и я почувствовала отторжение определённой части публики. Мне удалось сдержаться, не позволить себе впасть в панику и отчаяние, и в финале я была вознаграждена долгими, искренними овациями. Однако, на следующий день, генеральный директор оперного театра, Барретто Пинто, о котором я уже говорила, вызвал меня к себе в кабинет, и не особенно церемонясь, сообщил, что я больше не буду петь на вечерах абонемента. Иными словами, меня «забукали»[41], как говорится на театральном жаргоне.
Поначалу, застигнутая врасплох, я потеряла дар речи; но потом (я всегда бунтую, когда чувствую, что на меня возводят напраслину) отреагировала весьма живо. Я кричала, что в моем контракте предусмотрены, помимо «Тоски» и «Джоконды», предназначенных исключительно для держателей абонементов, две «Травиаты», не входящие в абонемент, и что он обязан их оплатить, даже если не позволит мне петь. Барретто Пинто пришел в ярость. «Прекрасно, сказал он (да у него и не было другого выхода), пойте «Травиату», но предупреждаю заранее, никто на вас не придет». Но он обманулся в своих ожиданиях, на оба спектакля билеты были раскуплены, и залы полны. Тем не менее, он не смирился со своим оглушительным поражением и продолжал, как мог, чинить мне препятствия. Хорошо помню, что когда я зашла к нему за гонораром, он повернулся ко мне и сказал буквально следующее: «За то, как вы пели, мне вообще не следовало бы вам платить». У меня потемнело в глазах и схватив наугад первый попавшийся предмет, я уже собиралась бросить его ему в голову. Если бы меня не удержали, схватив вовремя за руку, не знаю, что бы случилось.
Я рассказала об этом неприятном эпизоде своей карьеры, потому что он связан и с другими безрадостными событиями. Как я уже говорила, пока я пела «Тоску» в Рио-де-Жанейро, Рената пела «Андре Шенье» в Сан-Паулу. И естественно, поскольку меня «забукали» и еще как мне было любопытно узнать имя сопрано, которая собиралась ввестись на мою роль в «Тоске». И с болью в сердце я узнала, что это была Рената, певица, которую я всегда считала дорогой подругой, гораздо больше, чем просто коллегой. Кроме того, поговаривали, что Тебальди заказала копию моих костюмов для «Тоски» у того же портного, который шил их мне; и это еще не все: она, сказали мне, сама ездила к нему на примерку, перед отъездом в Сан-Паулу, то есть в тот момент, когда еще никто не мог предвидеть, что меня «забукают». До сих пор, каждый раз, вспоминая эти события давних дней, я повторяю себе, что Рената не хотела разорвать нашу дружбу таким образом, что, возможно, причиной тому стало прискорбное и необъяснимое недоразумение. И даже если она сама и ее окружение сделали это специально, я все еще пытаюсь убедить себя, что мы просто друг друга не поняли и искренне надеюсь, что когда-нибудь сможем во всем разобраться.