Самоответка? (Не о богине войны!)
Положим, с мытарствами невинных или достойных (казалось бы чего угодно, кроме невзгод и прозябания) «проще»: адресовано в прочих книгах, так что не станем повторяться. Что же остается в сухом остатке, как не зияющая бездна неотвеченного? Смириться ли: одним по теплохладности (комфорт позволяет определить и обусловить точку зрения точкой сидения: этакое с вывертами «noblesse oblige»! ), другим эквилибристикой меж превратно толкуемым Писанием (смириться до тружения кесарю ближе мамонопоклонству со лжесвидетельным молчальничеством, а не до смерти крестной) и превратно-тенденциозно разумеемым Писанием (e.g. толстовство как сектантское иссечение обрывка цитаты блаженства, или лучшего-недолжного, из контекста: «не противься злому»)? Третьим же блаженной улыбкой бодхисатвы обойти все вопросы, сославшись на бегство из среды (во избежание фаустовой преобразованщины и его же романтической неидеальности) как едва ли не единственный путь сойти с орбит худших, диверсифицировав опасности ценой дезертирства?
Предложим нечто более отрезвляющее в промежуточной перспективе в этом лимбе раздумий и шеоле сценарной неопределенности. Гипотеза расхожая: дети могут-де пострадать по грехам родителей (шире: предков, всего народа в историческую и даже пост-адамическую эпоху человечества), ибо прямое-и-скорое наказание самим акторам может тех не вразумить, покуда все риски под личным контролем. Занятно, что с сим едва станут спорить большинство конфессий, хотя эскаписты-ориенталисты поспешат свести все к невзыскательно ненаблюдаемой карме-колесу. Но и этих, пожалуй, сможем удовлетворить обобщающим компромиссом (а лучще разбудить совесть будящих и побуждающих недобудд-заочников), предложив индуктивное следствие из предыдущей теории: человек может, в бытность невинным, получить «обратку» (ведь мы нынче все артиллеристы, не так ли? так что и гадательным профилем антихриста из соловьевских «Трех бесед» нас не пронять; да и что он: старец ли прозорливый, Мессинг мессианский, каковым и мнил себя не без жертвенной готовности?) квитанцию к оплате за то, что позволил себе «срезать», перебежав неотведенными местами-временами. Иными словами, став вновь ребенком невинным, расплатится за себя былого (как чадо от себя-родителя) из предыдущей о нет, не жизни, но стадии игры.
Но это в части «за что». Что ж до «для чего» (в аристотелевых терминах «энтелехии», что тотчас можно попытаться обобщить до tele: «цели», обратной каузальности, целесообразности вневедомому и изначально неисповедимому), то придется спекулировать в смысле содействия, комплементарности, синергии (положим, воли пасомого с волей Пастыря, Промыслом хоть дао безличного, хоть самсары слепой и инэмотивной, хоть демиурга по творении безучастного, а хоть Бога как Любви и Полной Личности, об оной реализующейся).
Занятно и то, что сие греческое понятие предстает сродным семитскому tz-l («путь, связь/звено, спасение, молитва, сень, основа»), биконсонантной основе, далее сужаемой до tz-l-m (ивр./арам. «целом, цлама»=образ), tz-l-b («цлива»=крест) и сродное более общее биконсонантное tz-b/tz-w (воля, повеление, заповедь, перст указующий), в свою очередь лишь отдаленно напоминающие общее q-b (утеснение, сужение), частное триконсонантное q-b-l (конкретизация до цены, расплаты, векселя, вервия, пут и боли), h-b-l (безумие, нечестие, лукавство, суета, скверная мена и худший размен, противное цело-мудрию, пшик; с производными вроде nbl «дурень» и Иблис), что является крайним схлопыванием и удалением h-b-/h/ (любви как реализации h-b, даяния, в противовес отъятию либо требованиям, зависимости), как и истока (посредством хофал/хафель-пород отглагольных) Славы, b-h.
Вот разве что Авель, братом убиенный с полным контролем со стороны второго и почти нулевым усмотрением для себя самого, также стандартно ассоциируется с h-b-l: не то «облачком (обълъкъ/вълъкъ), дымкой», не то отрицанием любви, преступлением против нее. Но ведь «стал уроком», проповедью крайней-безмолвной и воплощением пути образом и образцом, пусть и трагическим, для всех принимающих решение в контексте ближнего, а не просто притчей либо метафорой страдательности, не так ли? Посему только ли жертвой мнить его? Впрочем, этак можно договориться и до «бесценных уроков», скажем, битвы при Дьеппе