Ну, разумеется, наука на то взбодрит вашу скуку, нагнав произволу пуще прежнего, требуя истовой веры ввиду недоказуемости: дескать, как из ничего возникла вселенная Большим взрывом, так пустота и на материю с антиматерией расщепляема (и соединяема не без выделения фотонов: почти манихейская картинка). «Природа позаботилась системы стремятся муравьи соорганизуются медведи чуют состав почвы» А вот Творец, дескать, ничего подобного не может, а потому и не нужен, а посему и не бывать ему, а ежели быть, то как пустоте, ничто, совершенно неисследимой бездне, в крайнем случае позднебуддийской шуньяте, притом самое бытность сия неотличима от небытия и неспособна стать истоком даже пустоты.
Ой ли? Такова религия, именуемая догмами и конвенциями «научного метода». Не оказавшись способной на сколь-нибудь стройную аксиоматизацию (не сочтете ведь примером таковой Стандартную модель с массой подгоночных сущностей и калибровочных параметров), нашла себя скачущей меж полярными крайностями парадоксов и сверхдогматичности, повторением и отсылами к тираничным авторитетам (адептам той же секты рефутистов неисследимого дна).
Поэтому он ищет просто ищет. Больше правды обнаруживается в архетипах и артефактах сказок: отправься невесть куда, доставь незнамо что. Там, или хотя бы в процессе, задним числом, после факта свершения, видно будет или отпадет надобность повторять вопросы (а не то чтобы настаивать на куцых, фрагментарных ответах). Но ведь и обнаружение есть дар и чудо, и подобно всякому дару, должно Впрочем, к дистрибутивности-перестановочности даров еще вернемся: кажется, промелькнет нечто среди его писем или сквозь оные?
С влюбленностью и любовью тоже начали прояснять: хоть это даже не начало (и вернуться придется), этого достаточно в качестве кандидата на притязаемое «доказательство». Так что там с вопросом вопросов: детьми, наглой смертью поятыми? Отсылая к «отсам», наш Проводник-Кондуит (из тех, что, как нам представилось, над Наблюдателями) не без благостно-слащавой отстраненности заметил: чем, мол, не особый модус сохранности скорбная печать сугубой избранности, которую трудно вместить и задним числом, хоть этак лишь и познаваема? (Под «отсами», если миновать глумление над самозваными «отцами» различных форм влияния, в американской англофони понимается не иное что, как 2000е, по недогляду низводя до нуля понятие «aught», нечто неопределяемо наличествующее, ввиду созвучия с nought. Очевидно сказываются издержки и эксцессы того же «научного» метода, едва ли претерпевшего изменения с инквизиторских времен да в бесплодном нетлении пребывшего сквозь реформации-контрреформации. А он предполагает как раз отсев излишне выдающихся образцов что аномалий, что гения, что вообще outliers, портящих упрощенческую статистику примитивных паттерн-трендов, в содружестве эмпирицизма большей важности наименее значимого, зато более яркого и наблюдаемого с постмодерновым неверием: в стройные и красивые истории нарративы и дискурсы, «хитрить их перемудрить!» а равно и в великое, латентно-имплицитное, доселе неизреченное, как и Исток истоков, наконец. Веротерпимость, помимо родных догм, объемлет разве что эклектику и извне произвольно взятые гипотезы, пассивная или двойственная тестируемость коих поважнее их обоснованности или иных критериев совершенства будет. Учитывая, что и гуру Талеб теми же «отсами» предупреждал, попутно изобличая наследующих отцам платонизма-пифагореизма-орфик (одним словом, всего кроме стоико-скептицизма, близкого к ведо-аведизму), и самые «отсы» грянули небывалым кризисом, включая основания мамоноверия, позже прокатившись погромами дотоле незыблемых символов вроде отцов-основателей, ан мало что вразумило строптивых чад, склонных к пересмотру чего угодно кроме собственной интеллектуальной лености.)
Ну, а к чему их «высокомодие» применил латинский штиль, остановившись на необязательном к определению «модусе» сохранности не нам судить. Впрочем, как будет предложено, взглянуть на вещи глазами этих промежуточных авторов будет не менее надежно, нежели их потуги оценить самих себя проницанием сознания эпистолярных корреспондентов как и не более дерзко, нежели вмыслиться-вчувствоваться в Творца уровнем неопределимо выше. (Всех исчислимых и сравнимых, как уговорились, упакуем в вертикаль наблюдаемых, наблюдателей и кондуитов впрочем, саму по себе довольно аниерархичную и автоморфную: наблюдаемыми предстают все, одновременно тщась таковым соделать и Неизреченное, иначе же отрицая оное.)