Он наряжал свою куколку с каждым днем все красивее и красивее. Он передал ей бразды правления, подчинялся сам не меньше других ее капризам и желаниям. С той только разницей, что воображал, будто на самом деле властвует он, что в конечном итоге лишь его воля проявляется через посредство Альрауне.
ГЛАВА 9, которая рассказывает, кто были поклонники Альрауне и что с ними стало
Их было пятеро, любивших Альрауне тен-Бринкен: Карл Монен, Ганс фон Герольдинген, Вольф Гонтрам, Якоб тен-Бринкен и Распе, шофер.
Обо всех них повествует кожаная книга тайного советника, – о всех них нужно рассказать и в этой истории Альрауне.
Распе, Матье-Мария Распе, управлял «Опелем», который подарила Альрауне княгиня Волконская, когда той исполнилось семнадцать лет. Распе служил в гусарах и помогал старому кучеру ухаживать за лошадьми. Он был женат и имел двоих сыновей. Лизбетта, его жена, стирала в доме тен-Бринкена. Они жили в маленьком домике рядом с библиотекой, у самых железных ворот.
Матье был белокурый, высокого роста, сильный. Он знал свое дело, и мускулам его повиновались как лошади, так и машина. По утрам он седлал ирландскую кобылу своей госпожи, выводил на двор и ждал.
Альрауне медленно сходила с каменного крыльца господского дома. Она была одета мальчиком: в желтых гетрах, в сером костюме, с маленькой жокейской шапочкой на коротких локонах. Она не вдевала ногу в стремя, а заставляла Распе подставлять руку, становилась на нее и с мгновение оставалась в такой позе, – потом садилась на мужское седло. Ударяла лошадь хлыстом, и та, как бешеная, вылетала в настежь распахнутые ворота. Матье-Мария едва поспевал на своей кляче.
Лизбетта запирала за ними ворота, сжимала губы и смотрела им вслед – мужу, которого любила, и фрейлейн тен-Бринкен, которую ненавидела.
Где-нибудь в поле Альрауне останавливалась, оборачивалась, поджидая Матье.
– Куда же мы сегодня поедем? – спрашивала она.
И он отвечал: «Куда прикажете». Она подхватывала удила и галопом мчалась дальше.
Распе не менее жены своей ненавидел эти утренние прогулки. Альрауне ехала, словно в одиночестве, – он был словно воздух, для нее он вообще не существовал. Когда же она на
мгновение оборачивалась и заговаривала с ним, он чувствовал себя еще хуже. Он знал заранее, что она опять потребует от него невозможного.
Она остановилась у Рейна и спокойно подождала его. Но он не торопился: он знал, у нее появился какой-то новый каприз, но надеялся, что, пока доедет, она успеет забыть. Но она никогда не забывала своих капризов.
«Матье, – сказала она. – Давай переплывем?» Он принялся ее отговаривать, но знал заранее, что это ни к чему не приведет. «Тот берег слишком крутой, – сказал он, – не подняться, да и течение здесь особенно сильное…»
Ему было досадно. К чему это? К чему переплывать через реку? Они только промокнут, озябнут, – хорошо, если отделаются одним насморком. А ведь рискуют и утонуть из-за ничего, из-за пустого каприза. Он твердо решил остаться, – пусть делает глупости. Какое ему до нее дело? У него жена и дети…
Но на том и кончилось – минуту спустя он уже очутился в воде, погнал свою клячу, с трудом достиг противоположного берега и с трудом взобрался наверх. Отряхнулся, произнес вслух проклятие и частою рысью поехал вслед за Альрауне. А та едва посмотрела на него своим быстрым насмешливым взглядом.
– Что, промок, Матье?
Он смолчал, раздосадованный и оскорбленный. Почему она его называет по имени, почему говорит ему «ты»? Ведь он же шофер, а не простой конюх! В его голове роились всевозможные ответы, но он молчал.
Или же они направлялись к военному плацу, где упражнялись гусары. Это было ему еще более неприятно, так как офицеры и солдаты его знали: он прежде служил в их полку.