Нина Русанова - Испанский сон  1. El sueño español стр 7.

Тем не менее лежал он и всё смотрел: на её открытую, всю в румяных веснушках, спину, на полные плечи с ямочками, на полные, с такими же ямочками на локтях, руки, на неожиданно тонкие запястья, на довольно изящную отмашку кистей  так она помогала себе удерживать равновесие на полные и плотные, колышущиеся под хлопковым сарафаном ягодицы на болтающуюся у бедра сумку на тонком ремешке, на растрёпанные ветром и кое-как прихваченные сзади заколкой волосы

Тут можно было бы сказать, что по мере того, как она удалялась, фигура её а потом уже и фигурка начала подрагивать в воздухе и с каждым шагом дрожала всё больше Нет, не потому, что у Петра Петровича внезапно от солнца или ветра заслезились глаза  вовсе они у него не слезились! И не потому, что песок был раскалённым,  он был тёплым даже чуть тёплым уже  всё-таки осень Не дрожала  ни фигура её, ни сама она  твёрдо шла. Несмотря на грузность и кажущуюся свою неуклюжесть.

«Обернётся? Или не обернётся?»

Так и не обернулась.

«А всё-таки хорошо, что она ушла,  подумал Пётр Петрович,  а то бы ещё и весь вечер пришлось маяться. Есть, определённо, есть и в одиночестве свои плюсы».

Затем он перевернулся на живот и наконец-то с чувством невероятного облегчения и невыразимого удовольствия смог выпустить донимавшие его с самого обеда кишечные газы.

Получилось довольно громко. Ну да бог и с ним  рядом-то всё равно никого нет.

Инсталляция

Я уже не помню, как мы с тобой встретились. Кто кому позвонил, кто кого позвал.

Гуляли по городу. Затем поехали к тебе, пить чай.

Вначале мы действительно пили чай. А затем  какое-то сладкое тёмное и тягучее вино.

После ты показывала мне дом. Мы бродили по огромным залам, холлам, комнатам и переходам, поднимались и спускались с этажа на этаж, ты что-то объясняла, рассказывала о том, что и как здесь было раньше, о том, что ты успела уже изменить и что обязательно изменишь потом, показывала мне какие-то свои вещи, которые уже успела сюда перевезти.

Повсюду сновала прислуга, но на нас мало кто обращал внимание. Все были заняты более важными, чем мы с тобой, делами.

Они готовились.

Завтра свадьба. Завтра ты выходишь замуж.

А сегодня приезжают родственники жениха. Это его дом. Самого его сейчас здесь нет.

И зачем-то ты решила мне их, этих родственников, показать.

Или сама захотела на них посмотреть.

Мы выходим из дома, спускаемся по белым мраморным ступеням и идём к большим чугунным воротам, но не по серой длинной и прямой хрустящей щебнем дорожке, по которой пришли, а по боковой тропинке, пробираясь сквозь тонкую и прозрачную тень каких-то серебристых деревьев, под пение цикад и стрекот кузнечиков; а после петляем между прохладными и душистыми, со смолистым запахом, вечнозелёными растениями, очень тёмными и плотными, выстриженными каким-то замысловатым геометрически правильным узором и образующими настоящий лабиринт, который, судя по всему, ты уже успела не только изучить, но и выучить наизусть.

По временам вечернее солнце выхватывает из тени твои тёмные гладкие волосы, они шёлково и нежно вспыхивают, а затем вновь тускнеют и гаснут. Но тебе и дела нет до этого.

Почему-то на память приходят виденные мною когда-то, один всего раз, колибри. Молчаливо и совершенно никого не боясь и не таясь, бесшумно и почти невидимо работая крылышками, они пили нектар из каких-то огромных красных цветов. На расстоянии вытянутой руки. Буквально. Но взять, поймать невозможно.

Ты и есть какая-то странная, нездешняя, невиданная молчаливая птица в этом странном саду.

Мы доходим до ворот, вернее, до забора слева от них, останавливаемся и ждём.

Наконец гости приезжают Целый автобус. Начинают выходить, выгружаться. Прислуга принимает их багаж и их самих.

Утомлённые долгой дорогой в оглушённые внезапным нахлынувшим на них летним закатом, воздухом и волей,  кто ошарашенно пялясь, а кто блаженно осматриваясь, кто кряхтя от натуги, а кто облегчённо вздыхая, кто одышливо охая, а кто восторженно ахая,  они вылезают из автобуса, и, потягиваясь, крутя во все стороны головами и громко переговариваясь, начинают расползаться. Все в основном пожилые и полные. Мужчины деловито поправляют-подтягивают пояса брюк под своими гигантскими арбузными и огуречно-дынными, если судить по их форме и плотности, пузообразованиями. Женщины одёргивают свои прилипшие к распаренным многоярусным животам и рыхлым бёдрам блузки и юбки, утирают умилённые круглые и розовые сияющие от пота лица и обмахиваются купленными в местном аэропорту декоративными веерами.