«Ну тогда пусть сама обидится, мелькнула в ответ одним нехорошим мыслям другая нехорошая мысль, может, хоть тогда уйдёт».
Мысли эти были именно нехорошими. Но других у него сейчас не было. И, зная, что поступает дурно, и что в любой другой ситуации он ни за что бы ничего подобного не сделал, Пётр Петрович собрался с духом и уже чуть было не сказал Татьяне о том, что так томило его: о том, что зря они встретились не только сегодня, но и вообще и что она никогда и что он ни за что и что они ещё или уже
Как вдруг, будто прочитав его думы, наверное, всё-таки почувствовала, и Пётр Петрович снова невольно восхитился ею! Татьяна молча встала он потихоньку приоткрыл один глаз и увидел, как она оделась, собрала сумку благо и собирать-то было нечего тогда он снова закрыл глаз, пусть думает, что он ничего не видел ощутил, как щекотно мазнул его по ноге надутый ветром оборчатый Татьянин сарафан сказала что-то вроде «Я тут вдруг вспомнила, что мне надо» и «Пожалуй, я пойду» или «Счастливо», на что Пётр Петрович ответил что-то вполне вежливое, но не вполне членораздельное и ушла.
Пётр Петрович знал, что по-хорошему, как порядочный человек, он должен был хотя бы отвезти её домой
Но остался лежать. Остановка автобуса здесь близко, и ехать до дому ей недалеко.
Море по-прежнему мерно шумело, солнце ласкало: светило и грело
Вдруг высоко в небе Пётр Петрович заметил утиный косяк. Стая летела вдоль берега, в сторону Африки. Когда птицы поравнялись с Петром Петровичем и пролетали прямо над ним, он увидел, какие у них длинные шеи, сумел разглядеть тёмное оперение и даже, кажется, жёлтые клювы Впрочем, возможно, это ему только показалось. «Надо же, подумал Пётр Петрович, совсем как настоящие» Но тут же одёрнул себя, поправив, что настоящие они и есть. Он всё никак не мог привыкнуть: в его представлении, сформировавшемся ещё в незапамятном детстве, осенью утки, журавли и прочие «гуси-лебеди» должны у-летать, так всегда было на родине А здесь они при-летают и даже про-летают мимо летят дальше, хоть и тёплые здесь зимы а всё равно, не чувствуют они себя здесь дома ни хотя бы как дома. И от подобных мыслей Петру Петровичу сделалось всегда делалось вот и сейчас тоже грустно: даже утки что уж о людях тогда говорить
Вразнобой помахивая крыльями, утки летели всё дальше и дальше Они двигались каким-то неправильным, несимметричным клином: одно крыло его было длиннее, другое короче Причём длинное крыло всё норовило образовать второй свой, отдельный, клин: то и дело из него вырывался вперёд новоявленный утиный вожак но долго удержаться впереди он не мог, и от этого косяк как-то нервно и даже, как показалось Петру Петровичу, тревожно подёргивался
Когда птицы уже отлетели на изрядное расстояние, вечернее солнце вдруг как-то совершенно по-особому осветило утиные перья, и несколько мгновений они, горя, играли на солнце, точно шёлковые отчего всё удаляющаяся и уже едва различимая стая стала походить на тоненькую шёлковую ленточку, трепещущую на ветру и готовую вот-вот разорваться на две неравные части
Они улетали всё дальше и дальше вот уже и блестеть перестали и вскоре Пётр Петрович вовсе перестал различать их в бледно-голубом (теперь именно бледно-), начинающем уже золотиться небе.
«Вот и лето скоро кончится», почему-то подумал он. А затем поправил себя, уточнив и дополнив: «Бабье».
И тут вспомнил он о Татьяне.
Едва повернув голову в её направлении, скосил глаза и посмотрел вслед уходящей. Татьяна, в длинном летнем на тонких бретельках сарафане, тёмном, в мелкий цветочек, неловко и грузно шла по пляжу в сторону дороги, то и дело загребая ногами, обутыми в босоножки-шлёпанцы, и вздымая время от времени тучи песка и пыли.
«И зачем обуваться, если всё равно потом придётся снимать обувь, вытряхивать из неё песок и мыть ноги? Или она не собирается их мыть? Так пойдёт? Вон ведь душ» подумал Пётр Петрович. Но ответа на свои вопросы не нашёл. И дальше не стал искать, сам себя пресёк чтобы ещё больше не раздражаться. Вместо этого он постарался получше рассмотреть Татьяну и зачем-то её запомнить: «А вдруг больше не увижу?»
Но тут же успокоил себя: «Вот глупые мысли! В не такой уж большой город, это вам не Москва и не Питер, здесь все как на ладони, все постоянно где-нибудь с кем-нибудь пересекаются, где-нибудь кого-нибудь да встречают, все друг друга и не хотят а видят».