Вернувшись, он выпил из тонкой белой чашечки мяты, изрядно уже остывшей, с тоской наблюдая за Татьяной, доедавшей миниатюрной ложечкой с витой перекрученной ручкой любимую его панна-котту и допивавшей кофе. «Могла бы и она себе чаю заказать» Пётр Петрович не выносил, когда от собеседника пахнет кофе. Сам по себе запах кофе он любил: и в зёрнах, и поджаренного свежесмолотого, и свежесваренного, а вот запах этого напитка из чужого рта, простите, нет. Просто, что называется, не переваривал. По непонятной причине он его раздражал. Учуять чужой кофейный дух для Петра Петровича было почти также отвратительно, как, например, внезапно ощутить, что кто-то ел чеснок, а сам он нет. Уж если есть, то обоим Так и кофе его имеет смысл только вместе пить.
Как, впрочем, и всё остальное имеет смысл только тогда, когда это взаимно. Ну или, по крайней мере, за компанию.
А они с Татьяной, как ни крути, всё-таки классические одиночки. Причём одиночки разные: с разными вкусами, взглядами, опытом прожитых лет и планами на будущее.
Пётр Петрович, уже испытавший на себе «прелести» семейной жизни не по любви, но по случайному и прямо-таки несчастному стечению обстоятельств, а вследствие этого и по принуждению, прожив в узах Гименея всего несколько месяцев, счастливо от них отделался, ибо, как оказалось, опутали они его не очень прочно. И слава богу
Расстались мирно. Пётр Петрович повёл себя, как дипломат и как истинный джентльмен: назначив новорожденной дочери, бывшей жене и свекрови неплохое месячное содержание, благо зарабатывал он уже и тогда прилично, неудавшийся супруг с лёгким сердцем оставил семейное гнездо. А затем и город, и даже свою страну. Так уж совпало, так вышло. И хоть тяжело было Петру Петровичу покидать насиженное место, он верил, что так оно, пожалуй, даже лучше. Определённо, лучше. Уехал и возвращаться не собирался. Вначале, конечно, тосковал, наведывался, а теперь не то что не ездил, а и вспоминал-то о своей родине редко. И ни за что на свете ни там, ни здесь, на новом месте, не хотел он этот свой опыт, несчастный семейный, повторить. Более того боялся. В счастие семейной жизни он не верил. Но иметь подругу почему бы и нет?
Татьяна, напротив хотела создать семью, завести детей. Не то чтобы мечтала Она давала себе отчёт в том, что это её обременит: заботы о детях и муже, в особенности о таком, как Пётр Петрович, скуют по рукам и ногам, но куда более страшило её одиночество. Да не какое-нибудь, а самое что ни на есть настоящее «без семьи»:1 без мужа, без детей, без родных и по-настоящему близких (потому как знакомые-то у неё здесь, конечно, есть), без собственного жилья (хотя многие сейчас снимают есть, правда, и те, кто выплачивает ипотеку, но и это не вариант), словом, была она здесь одна одна как перст в чужом, хоть и космополитичном, городе, в чужой, хоть и гостеприимной, стране.
Собственной семьи у неё никогда раньше не было, но обжечься на отношениях и она успела. Конечно, сама виновата, нельзя быть такой наивной. И такой открытой, и такой горячей ибо и свою несостоявшуюся половину тоже успела она обжечь.
Прошлых своих жизней они с Петром Петровичем никогда не обсуждали. Даже не говорили об этом вслух. То есть, конечно, в самом начале были какие-то с её стороны вопросы и с его стороны ответы на них Но очень быстро Татьяна поняла, что дальше расспрашивать не стоит, ибо никакой радости это узнавание никому из них не принесёт, а вот ясность в их отношения внести может. Причём ясность совершенно ненужную. Во всяком случае, ей.
Натура по природе чувствительная, Татьяна всегда каким-то образом догадывалась чувствовала?.. знала?.. о настроении Петра Петровича в каждый отдельно взятый момент. А по прошествии некоторого времени составила себе чёткое представление и о его настроениях в целом. Благо вычислить их не составляло большого труда. Естественно, знание это не делало её счастливой. Более того, оно не оставляло ей никаких даже маломальских надежд на счастливое семейное будущее. Но всё-таки, вопреки всякой логике, по какой-то совершенно уж непонятной причине, она на что-то надеялась.
И ничего, считала Татьяна, что оба они уже потерпели в своей жизни определённые неудачи, и ничего, что оба уже были немолоды: Петру Петровичу было «сильно за сорок», ближе уже к пятидесяти, а Татьяне не сильно «с хвостиком». Время у них ещё есть, правда, немного, совсем чуть-чуть, но есть так она считала. «В Испании многие в сорок лет только первого ребёнка заводят, успокаивала и ободряла она себя. И в этом есть определённая логика и определённые преимущества: сорок лет возраст зрелости».