У него еще много минусов, длинный-предлинный список. Он не любит хард-рок, и этим все сказано. Он любит сладенький поп. Магнитофон «Вега» поле битвы, где два мира сталкиваются лбами. «Scorpions» нейтральная зона. Кроме того, представьте себе человека, который: во время приема пищи трет рот тыльной стороной ладони (два быстрых движения слева направо и справа налево); кричит по-тарзаньи под настроение; громко фыркает и кряхтит утром, вламываясь в комнату с полотенцем на шее; топает по слоновьи; любит петь и страшно фальшивит. Представьте вы каждый день с ним вместе, в этой маленькой комнате-камере, вынужденно вместе, и антипатия ваша взаимна. Что вы чувствуете? Вы понимаете Сашу Беспалова?
Кстати, в том, что касается женщин, Дерягин был полной противоположностью Чудову. За все время у него был один роман, да и тот зачах на корню. Не до этого. Позже. Надо учиться. Надо много учиться. До ночи, а может быть, до утра. Под звук телевизора. Под раздражение соседей. Под мысли о собственной значимости и исключительности.
В общем, весело жили, да?
В тесноте и в обиде. Ограниченное пространство не сплачивало сталкивало. Три индивидуальности, три разных характера, три мира и каждый думал, что он лучше знает, как надо жить.
Тем временем утренний моцион Саши шел своим чередом.
Он заправил постель и, включив чайник, бросил взгляд на Дерягина. Тот спал на спине, скрестив на груди руки. Странная поза, но он часто так спит. Он отгораживается от всех даже во сне.
Чудов ворочается, вздыхает, и это значит, что миг пробуждения близок. Он проснется, поднимет голову и возьмет часы с тумбочки, у изголовья кровати, чтобы сонно взглянуть на стрелки. Потом он сядет, выкрутит шею влево и вправо, встанет, оденется и, взяв умывальные принадлежности, с полотенцем на шее выйдет из комнаты. Перед дверью громко зевнет. Все предсказуемо, без вариаций.
Саша снял крышку с кастрюли. Кислым не пахнет. Вчера он сделал картошку с тушенкой, традиционное местное блюдо. Сегодня очередь Чудова. Слава Тайсон сам себе повар, он готовит отдельно.
Саша включил плитку.
Раскопки кургана из грязной посуды дали два артефакта: эмалированную тарелку и алюминиевую ложку, обе с остатками древней пищи. Из-за кургана выбежал таракан и сразу юркнул за тумбочку. Их здесь много, целая армия. Война давно проиграна.
Он пошел мыть артефакты.
К тому времени как он вернулся, Чудов проснулся. Он надевал штаны.
Картошка не скисла? спросил Чудов.
Нет.
У Чудова был слабый желудок, он то и дело поносил, поэтому степень свежести пищи была для него критична.
Саша знал, что будет дальше.
Чудов сунул в кастрюлю голову. Убедившись в том, что все в порядке, он вышел из комнаты с полотенцем на шее, топая по-слоновьи.
Вернулся он свежий и бодрый.
Видел, а? сказал он с порога, скидывая шлепанцы. В сортире?
Андреича надо звать.
Классно!
На ходу вытерев полотенцем уши, Чудов повесил его на гвоздь, убрал щетку и пасту в тумбочку и встал перед зеркалом, вооружившись расческой. Несколько быстрых взмахов и волосы выровнялись в площадку. Он недавно подстригся и еще не стал мальчиком-негром с прической-шаром а-ля Майкл Джексон в детстве.
Вытащив из кургана свои артефакты, Чудов пошел в блок. Как это часто случалось, он не вписался в проход между фанерными стенами Бум! стены содрогнулись, и он крепко выругался. Слава почмокал губами, но не проснулся. Парень спит крепко.
Позавтракав, Саша пошел за Андреичем, местным сантехником.
Андреич, пьяница неопределенного возраста, жил и работал в общаге. Жил он с женой и шестнадцатилетней дочерью на первом этаже, в двух комнатах, в маленькой и побольше. Блок, где они жили, был разделен надвое кирпичной стеной, и в двух других комнатах, за стеной, хранился разный общажный хлам, с отдельным входом из коридора. Андреич был личностью колоритной: низенький, жилистый, скрюченный до горбатости, с редкими сальными волосами, под которыми желтела кожа, он, когда был трезв, был всем недоволен и раздражен, а выпив, добрел ровно настолько, чтобы не слать на три буквы каждого встречного. Часто видели следующую картину: Андреич, сгорбившись колесом и загребая ногами, тащится по коридору с двумя сумками, каждая в треть его роста. В них глухо звякает стеклотара. Сдаст, а деньги пропьет. Жена пьет вместе с ним. Маленькая, страшная, неопрятная, она моет полы в общаге сгнившей вонючей тряпкой. Они грызутся денно и нощно. Страсти не утихают. Крики разносятся по округе.