Я возвращался обыкновенно домой через Кремль, где около соборов дремали кучки заранее забравшихся сюда богомольцев.
Вот уже темно. Девять, десять, одиннадцать Пора в Кремль.
Он горит огнями. Его стены и башни унизаны электрическими искрами и в темноте кажутся сказочным городом, в котором огненным столпом встает Иван Великий. По всему Кремлю колышутся народные толпы, особенно же тесно на площадке между Успенским, Благовещенским и Архангельским соборами и по решетке на окраине холма, смотрящей на Замоскворечье. Здесь прекрасный вид на лежащие там, низко, пол Москвы, с ее множеством церквей, с дальними, на самом краю города, монастырями, с белой, золотокупольной громадой ярко освещенного храма Спасителя.
На площади между соборами смешение всех сословий.
Рядом с чуйками приехавшие на праздник из Петербурга гвардейцы и нарядные дамы.
А время всё ближе к полуночи. Осталось всего несколько минут. Проходят и они. Обе стрелки, часовая и минутная, совпали на черном циферблате громадных часов на Спасской башне; медленно, бесстрастно, ровно часы отбивают полночь, и при первом звуке какой-то трепет, точно легкий и быстрый порыв ветра, пробегает над сошедшимся в Кремль московским народом.
Но всё безмолвно, и в тишине раздаются лишь эти неспешные, бесстрастные звуки, под которые обнажаются головы и медленно осеняются груди крестом.
Последний звук затих, и всё еще Москва ждет и молчит. тогда над соборной площадкой проносится резкий звук небольшого повесточного колокольчика[1], висящего у восточной стены Успенского собора, и чрез несколько секунд что-то вверху прорывает воздух и плавный, серебряный, полногрудый звук Ивана медленно растекается над Кремлем и над Москвой
А Москва еще молчит Не успела затихнуть волна первого удара, как Иван, выждав, дает второй, потом, еще выждав, третий удар и тогда ему в ответ разом загворила-загудела Москва. Рвет воздух там, за четверть Москвы, могучий колокол Христа Спасителя, яростной волной снизу хлещет звонкий колокол замоскворецкой Софии, и за ним наступает могучий прибой всего Замоскворечья. Вскоре уж не разобраться в звуках. Общая волна гудит, дробится, плывет, нарастает над всею Москвою, но в этом море звуков неразделимо царствует всепокрывающий голос Ивана
Уверенно, певуче, стихийно он в который уже раз твердит о воскресшем Христе, и что-то вечное, выше жизни стоящее есть в его безглагольной речи. И кажется, что, когда не будет ни Кремля, ни Москвы, ни России, ни мира больше самого уж не будет, все же будет старый московский Иван Великий и споет в заветный час заветную песнь о воскресшем Христе.
И вот Он слетел на землю, воскресший Христос, в белых одеждах, с белым знаменем в руках, и на знамени слова любви и прощенья
Есть в одном из верхних приделов Киевского Князе-Владимирского собора великолепная картина Нестерова «Воскресение». Христос стоит с белым знаменем в руках, а перед Ним бесчисленные расцветшие лилии.
О, как всё бело теперь, как чисто на земле, какой чудный мир сменил прежний раздор между небом и землей!
А в переполненных церквах народ, что не пошел за крестными ходами, тоже заслышал звон, и вся душа прильнула к воскресшему Христу.
Вот запертые двери растворились, и громкое пение как бы посланников неба ворвалось смело, охватывающе в церковь.
Слова, от которых с детских лет и трепещет, и сладко замирает сердце, простые, вечные слова: «Христос воскресе из мертвых!..»
И они раздались и упали, как первые весенние цветы, как сноп животворных лучей на народную душу. Не наслушаться их!.. Так громче их, чаще: еще и еще
Но вот приближаются заветные минуты. Громкие, раскатистые напевы уступают место тихой, медленной, задумчивой песни.
«Плотию уснув, яко мертв, Царю и Господи, тридневен воскресл еси, Адама воздвиг от тли и упразднив смерть:
Пасха нетления, мира спасение!»
Трудно передать то, как захватывают эти слова, когда под пасхальные напевы задумаешься о тайне Воскресения.
«Плотию уснув, яко мертв, Царю и Господи», звучит, как отголосок таинственного сна. «Тридневен воскресл еси», раздается сильнее, как напор жизни, пробивающийся сквозь кору смерти. И звуки растут как всеобъемлющее торжество жизни: «Адама воздвиг от тли и упразднив смерть». И победоносно, как бы прорезывая воздух, медленно-ровно взвиваются кверху, к куполу заключительные слова: «Пасха нетления, мира спасение!» И оттуда, сверху, падают на толпу.