С тех пор профессор Дубова практически не замечал, а когда все-таки снисходил до того, чтобы обратить на него внимание, неизменно адресовался к Быкову: «Геннадий Олегович, батенька, присматривайте за своим протеже, пока он не свалился в раскоп!» Со временем эта ставшая традиционной реплика мало-помалу утратила первоначальное неприязненно-язвительное звучание и произносилась теперь скорее иронически и где-то даже юмористически, из чего следовало, что Юрий Владимирович умеет прощать людям допущенные по незнанию или из-за излишнего рвения ошибки.
Миновав прохладный и мрачноватый каменный тоннель главных ворот, Алексей Дубов вступил на территорию кремля и знакомой тропинкой двинулся к месту проведения раскопок. По мере приближения он все отчетливее слышал какой-то разноголосый гвалт, доносившийся, похоже, как раз оттуда, с раскопа. «Скандал в благородном семействе», подумал журналист и ускорил шаг, про себя на все корки кляня шефа, который с утра отправил его брать скучное дежурное интервью у одного из заместителей мэра. Из-за этого дурацкого интервью он явился на раскопки позже обычного и, похоже, пропустил что-то интересное. Пускай это будет самый обыкновенный скандал или даже тривиальная бабья склока неважно. Дубов хорошо помнил время, когда газета, в которой он работал, называлась «Псковский бульвар». Это потом шеф для солидности переименовал ее в «Экспресс» и даже слегка изменил ориентацию, но газета все равно до сих пор отдавала желтизной, и из всех сотрудников редакции именно Алексей Дубов был самым ярым приверженцем этого направления. А что? По-вашему, это несолидно? Ну, тогда почитайте, к примеру, ту же «Комсомольскую правду» поглядим, много ли солидности вы найдете там.
Обогнув церковную пристройку, Дубов увидел сгрудившуюся на краю ямы толпу. Похоже, собрались все, включая девчонок-практиканток и даже наемных алкашей-землекопов. Люди вставали на цыпочки, силясь заглянуть в яму и рискуя при этом в нее свалиться. Все-таки это была не склока; похоже, имела место либо какая-то важная находка, либо несчастный случай.
Алексей начал прикидывать, как бы ему половчее протиснуться в первые ряды и узнать, что тут стряслось, и вдруг заметил Гену Быкова, который торопился к раскопу от бытовки, где хранились инструменты, имея на голой груди мощную цифровую фотокамеру в чехле с броской белой надписью «Panasonic», а в руке флейцевую малярную кисть и кривой садовый нож. Все это мало походило на оборудование для оказания первой помощи, но Дубов решил раньше времени не расстраиваться: в конце концов, данные предметы могли случайно оказаться у Гены в руках в тот момент, когда его застигло известие о несчастном случае.
Аспирант с виду был самый настоящий богатырь огромный, высокий, загорелый дочерна, весь в рельефных буграх могучих мускулов, с выгоревшей на солнце русой шевелюрой и рыжеватой разбойничьей бородой. Его голова точь-в-точь как у доктора Осмоловского была на пиратский манер повязана грязноватой тряпицей, оберегавшей ученые мозги Гены Быкова от солнечного удара. Журналист бросился ему наперерез.
Быков повернул голову, наконец-то увидел корреспондента и с видимой неохотой притормозил.
А, это ты, сказал он. Ну, привет. Ты, как всегда, вовремя. Как говорится, наш пострел везде поспел.
Слушай, что происходит? спросил Дубов, с трудом поспевая за длинноногим аспирантом. Покалечился кто-нибудь?
Экий ты, брат, кровожадный, слегка замедлив шаг, с усмешкой заметил Гена. Да нет, бери выше. Не покалечился помер.
Как «помер»? ужаснулся Дубов. Когда? Кто?!
Он уже видел заметку нет, не заметку, а большую статью, может быть на целую полосу, а то и на весь разворот, озаглавленную «Трагическая смерть видного ученого» или как-нибудь похоже. Почему-то он не сомневался, что шею себе свернул именно Осмоловский. Орал, наверное, на кого-нибудь, по своему обыкновению, и так увлекся, что сверзился в яму. Ну, а если даже убился не он, материалец все равно получится неплохой. Например, так: «Смерть на раскопках». И подзаголовок: «Халатность руководителя археологической экспедиции привела к трагической гибели студента».
Пока что, все с той же непонятной, менее всего подходящей к случаю улыбочкой произнес аспирант Гена, ответить я могу только на один из твоих вопросов: «когда?». Да и то очень приблизительно. Так вот, дружище, покойничек наш отбросил коньки приблизительно в первой половине четырнадцатого века от рождества Христова. А кто он был и как помер это, брат, еще предстоит выяснить. А чтобы это выяснить, надо вскрыть его могилу. А перед тем, как вскрыть могилу, очистить надгробный камень вот этой вот кисточкой и этим вот ножичком, описать и сфотографировать вот этим, понимаешь ли, фотоаппаратом. Поэтому давай отложим наш увлекательный разговор до более подходящего момента, не то наш Борода устанет ждать и как раз проломит мне башку первым, что под руку подвернется.