Лично мне, объявил Быков, которого никто ни о чем не спрашивал, делается немного не по себе, когда красивая женщина начинает хладнокровно и со вкусом рассуждать о колющих и рубящих ударах.
Лично мне, передразнил его Осмоловский, хотелось бы все-таки выпить чашечку чая до наступления ночи. Или ты нарочно тянешь время, чтобы, когда текст с энклапиона расшифруют, сразу угостить нас чайком из чаши Святого Грааля?
Богохульство раз, торжественно, с постной миной проповедника, вдалбливающего слово Божье постояльцам каторжной тюрьмы, провозгласил Быков, злопамятность два, мстительность три, полное отсутствие христианского милосердия четыре.
Мне кажется, последние три моих недостатка можно смело объединить в один, заметил Осмоловский. Так будет экономичнее.
Ничего, сказал окончательно распоясавшийся Быков, у того, кто станет зачитывать список ваших прегрешений на Страшном суде, времени будет навалом. Какая может быть экономия, когда речь идет о вечности?
Вечность это когда хочешь выпить чашечку чаю, а тебе его не дают, сообщил доктор Осмоловский журналистке Антонине Корсак. Не обращайте внимания, это он перед вами хвост распускает.
Ничего я не распускаю, огрызнулся Быков. И я не виноват, что у этой плиты такое же отношение ко времени, как у прокурора Страшного суда. Она тоже считает, что торопиться некуда. Давно пора выкинуть этот хлам на помойку и купить новую. А над этой пускай археологи двадцать пятого века ломают свои ученые головы.
Чайник на плите принялся негромко посапывать, над носиком лениво заклубился легкий пар, и Гена, без сожаления прервав свою пламенную речь, занялся приготовлением чая.
А энклапион? спросила журналистка. Вы действительно его нашли? Ведь это же редкостная удача, просто чудо!
Да, с этим захоронением нам здорово повезло, согласился Осмоловский. И мне особенно приятно говорить об этом с человеком, действительно способным оценить значение нашей находки. Да, мы нашли энклапион, датированный примерно серединой двенадцатого века.
У этого магистра был недурной вкус и ярко выраженная склонность к предметам старины. Прямо как у меня, заявил от плиты Быков, звякая крышкой заварочного чайника.
Сейчас я покажу вам фотографии, сказал Осмоловский, роясь в ящике. На них все отлично видно, даже зашифрованный текст, выгравированный на внутренней поверхности. Где фотографии энклапиона, Гена?
Я не брал, лаконично ответил Быков.
Бардак и полное отсутствие дисциплины, констатировал Осмоловский. Придется снова ввести телесные наказания. Хотите взглянуть на описание? спросил он у журналистки.
Позже, отказалась та. Сейчас я хотела бы с вашего позволения сделать несколько копий с этих снимков. Если, конечно, вы не позволите мне сфотографировать оригинал. Я понимаю, что моя просьба звучит довольно дерзко, но, боюсь, фотографируя фотографии, я не получу должного качества.
Полно, полно, сударыня, поспешно перебил ее Осмоловский. О чем вы говорите, какая дерзость? Ведь вы же не собираетесь уносить его из этой комнаты, верно?
Разве что положу на подоконник. Кажется, там немного светлее. Так вы не против?
Я обеими руками за, уверил ее доктор Осмоловский. Вы представляете солидное, уважаемое и, чего греха таить, любимое мной издание. И ваше появление, поверьте, пришлось как нельзя более кстати. Серьезный, написанный квалифицированным специалистом материал поможет сгладить скандальное впечатление, оставленное опусом вашего так называемого коллеги.
Калеки, вставил Быков, накрывая заварочный чайник сероватым, с застиранными желтыми пятнами, вафельным полотенцем. Я имею в виду исключительно интеллектуальную ущербность этого типа. Физически он развит неплохо, и это меня радует: по крайней мере, если все-таки соберусь надавать ему по шее, совесть потом не замучает.
Осмоловский оставил эту хвастливую реплику без ответа, поскольку был занят другим, куда более важным делом. Он осторожно, чтобы ничего не повредить, рылся в ящике, где хранились извлеченные из могилы тамплиера находки тщательно упакованные, бережно переложенные обрезками поролона и снабженные аккуратными ярлычками.
Не обнаружив пакета, в котором лежал драгоценный энклапион, профессор бросил на своего беспечно орудующего у плиты заместителя пронзительный взгляд, но присутствие столичной журналистки заставило его промолчать: разбросанные по всей комнате личные вещи Юрия Владимировича это одно, а валяющиеся где попало золотые энклапионы двенадцатого века совсем другое. Решив отложить серьезный разговор с Геной Быковым до более удобного момента, Осмоловский принялся методично, один за другим, осматривать ящики с так называемыми массовыми находками черепками, бусами и разрозненными костями домашних животных.