Кто знает, какие бури разбушевались в этой русско-швейцарской душе? Потряслась ли она столь нелестной характеристикой славянства, данной инженером Кранцем? Заговорило ли в ней наконец самолюбие? Или какое-нибудь гениальное мошенничество созрело в глубинах широкой натуры, для которой нет ничего невозможного: будь то швейцарский паспорт или Московский подземный Кремль. Но только, когда оба инженера заснули и Шпеер уже видел во сне, как он идет к своему домику и Фриц и Мици бегут к нему навстречу в голубеньких костюмчиках, «негодяй» потихоньку свернул губительную машинку и полез наверх в дыру подземного хода. Он отвалил доску. В отверстие ударило резкое весеннее солнце, а воздух был крепок, как вино.
Он осторожно вылез в дыру доску привалил опять, навалил на нее сверху камней, аршина на полтора затрамбовал землей, подумав при этом, что так будет надежнее и хода немцам теперь не отвалить, если даже они взорвут его динамитом. Потом, сбив с машинки статив, он завернул ее в платок и стал подниматься на поверхность…
Солнце уже поднялось над крышами, по улице гудели трамваи, был как раз тот час, когда Фредерико Гла-вич с неизъяснимым наслаждением хлебал чай в номерах «Савелово», а Дарья как ошпаренная летела к Страстному за автомобилем. «Негодяй» стряхнул с коленок землю, отдохнул с полчаса на Страстном бульваре и не торопясь пошел обратно по Большой Дмитровке к дому, который выходит углами на Софийку и Неглинный…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
О ВРЕДЕ ОПРОМЕТЧИВОСТИ
Ворвавшись в кабинет инженеров, чтобы плюхнуться на диван и отдышаться от таких невероятных событий, «негодяй» как вкопанный остановился на пороге.
В кабинете сидел Фредерико Главич.
— Вы здесь? — пролепетал он, проглатывая язык.
— Как видите.
— И давно вы здесь?
— Только что, дорогой компатриот. Ну, как дела московского метрополитена?
— Ах, это такой кошмар, вы даже представить себе не можете… Если бы не пятьдесят тысяч франков, которые вы мне обещали, дорогой патрон, я ни за что не согласился бы претерпеть подобные ужасы. Я едва остался жив! Все остальные члены экспедиции погибли, — тут он со скорбью снял кепку. — Единственным утешением им будет сознание, что погибли они смертью героев.
И он рассказал удивительные вещи. Как с отвагой и с величайшим презрением к опасности экспедиция спустилась под землю. Как втроем, имея только машинку с губительными лучами, они под землей отбили нападение целой дивизии большевиков. Как инженер Кранц с лопатой бросился в атаку, а бедного инженера Шпеера взяли в плен и живьем сожгли на костре. Он — швейцарец, но он клянется отмстить за германских подданных, погибших столь невероятным образом.
Миллиардер с интересом слушал смертоносный доклад своего служащего. На толстых его губах висела улыбка, и он подбирал губы, словно боялся ее обронить.
— А скажите, дорогой Басофф, — спросил он внезапно, — как вы намерены поступить с вашей невестой?
— С какой невестой? — опешил «негодяй».
— Я не знаю, как ее зовут… Княгиня Обло… 06-ле… словом, она была здесь минут за пять до вашего прихода, жаловалась, что вы… э-э-э… словом, я прочел вашу расписку о том, что… э-э-э… вы признаете себя отцом ее ребенка и обязуетесь на ней жениться… Я, господин Басофф, не люблю невыполнения моими служащими их обязательств… Бедная женщина очень убивалась. Я дал ей слово, что вы получите ваш гонорар только после свадьбы на этой обма… э-э-э… этой бедной женщине.
«Негодяй» молча, словно подрезанный стебелек, свалился в обмороке. Есть вещи, под которыми безмолвно падают даже слоны.
Полчаса спустя миллиардер и «негодяй» шли по улице. Они молча дошли до Театральной площади, постояли у цветочных портретов. Главич задумчиво поковырял палкой газон, потом сказал:
— Я должен побывать у посла. В четыре я буду дома, в «Гранд-Отеле Савьелово». Вы мне сообщите туда,о своем решении.