Все были в состоянии непрерывной войны друг с другом: жена с мужем за его самовольство, муж с женой за непослушание или неугождение, родители с детьми за то, что дети хотят жить своим умом, дети с родителями за то, что им не дают жить своим умом… А над всем этим морем покорности и тупого сосредоточенного горя, над морем рабской хитрости, гнуснейшего обмана, самого бесстыдного вероломства — в венчанном окружении самодурства, растоптавшего всякое человеческое достоинство, свободу личности, веру в любовь, в равенство, в братство, в святость честного труда — хитрое, в смятой бороде, в бармах Мономаха, кровавым призраком поднималось жестокое лицо Грозно— . го московского царя, ласково щурившего глаза на полыхавшие кровью плахи…
Кто же он? Вампир, садист, которому один только запах крови бередил ноздри, как хищнику, оголодавшему в пустыне? Великий трус, кровью и молитвой пытавшийся отогнать призраки и руку возмездия, не раз подъятую с роковыми цифрами? Или великий политик и стратег, презиравший свой народ до отчаяния?.. Грозный свел в могилу семь жен одну за другой, одну из них удавил на исходе брачной ночи и всю жизнь мечтал жениться на английской королеве… Англичане даже построили ему на Белом море корабли, и он уже успел было погрузить на них свои богатства и своих сыновей, чтобы навсегда распроститься с Московией и с ненавистной ему Москвой.
На горе себе и государству он остался…
Зарыл сокровища в подземных тайниках, убил сына, пересек до смерти несколько сотен женщин и девиц и заперся в Кремле за надежной стражей двух тысяч стрельцов и сорока телохранителей, с зажженными фитилями пушек у самой спальни.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
БОГАТСТВА ЦАРЯ ИВАНА ГРОЗНОГО
— Грозный собирал сокровища всю жизнь. Его глаза загорались огнем жизни только при виде крови и золота. В праздники, в прием послов — когда в простые покои его сносили несметные богатства, когда нелепо ставили их одно на другое, вовсе не заботясь о симметрии, лишь бы горела комната с пола до потолка, и рубины, и сапфиры, и жемчуга, и аквамарины, нежные, как взгляд дитяти, высвечивали мириадами звезд — он садился на свой трон, свалявшуюся бороду теребя рукою, и тогда в глазах его горело нечто, что роднило его со Скупым рыцарем Пушкина. Один его трон представлял собою сокровище неоценимое. Жена самозванца Марина Мнишек оставила в своем дневнике его описание: "Трон был из чистого золота, вышиною в три локтя, под балдахином из четырех крестообразно составленных щитов, с круглым шаром, на котором стоял на лапе орел великой цены. От щитов над колоннами висели две кисти жемчугов и каменьев, в них топаз величиной с грецкий орех, любимый камень царя Ивана, горевший тем же неверным желтоватым цветом, что и его глаза. На троне же, "любо-художества златокованы, изваяно хитростью дыхание, добро-гласная и сладкая песня возглашаху. С ними же и златые древеса, на них же птицы златокованы сидяху, яко на ветвях топольных, сиречь древесных, или певгов[43] островерхих, хитростью издающие песни медовные".
Сейчас, когда золото только разменный знак и люди, по крайней мере у нас в России, понемногу уже отвыкают от дурной привычки украшать свои лбы и уши его желтым блеском, мы даже представить себе не можем расточительного блеска московских царей. И не было средства, будь то обман, вероломство, грабеж, убийство, какого не употреблял бы Грозный, преуможая свои сокровища…
В 1571 году, в страшный ураган, татарский хан Девлет-Гирей поджег Москву, и в огне погибли десятки тысяч людей — бояре, дьяки, купцы, попы искали спасения в реке и московских прудах, с мешками богатств своих залезая по шею в воду. Тот, кто уцелел от огня, — утонул в воде, и на целый год Москва-река была запружена трупами.