Батт сидел в первом этаже, глядя на дверь, а Траверс - на втором, где хранились чрезвычайно важные бумаги, в том числе единственный план минных заграждений в гавани.
Мистер Понд сидел в доме меньше, он много ходил по городу и хорошо знал свой квартал, надо сказать, неприглядный. Там было несколько хороших, старинных домов, большей частью - пустых, а вокруг теснились истинные трущобы, где, как обычно говорится, "было неспокойно", что опасно всегда, а в военное время - особенно. На улице, прямо за дверью, он не нашел ничего примечательного, но напротив стояла антикварная лавка, изукрашенная по витрине азиатскими саблями, а рядом обитала миссис Хартог-Хаггард, которая была опасней всех сабель на свете.
Такие женщины есть повсюду, они похожи на старых дев с карикатуры, хотя нередко оказываются хорошими матерями и женами. Миссис Хартог-Хаггард была вдобавок похожа на ораторшу с пацифистского митинга, на самом же деле отличалась патриотизмом и даже воинственностью, хотя обе эти крайности, строго говоря, приводят к многословию и одержимости. Бедный мистер Понд хорошо запомнил тот злосчастный день, когда угловатая фигура заметалась у входа и подозрительный взор впился в него сквозь очки.
Войти и впрямь было нелегко, дверь только что чинили, досок не убрали, но гостья покричала на рабочих и, еще не дойдя до цели, создала гипотезу.
- Мистер Понд, - крикнула она в самое ухо бедному хозяину, - он социалист! Ворчит о каких-то профсоюзах, я сама слышала! Что они делают у вашей двери?
- Простите, - отвечал мистер Понд, - сторонник профсоюзов - еще не социалист, а социалист - еще не пацифист, тем более - не изменник. Если не ошибаюсь, наши главные социалисты верят Марксу, и все они - за союзников, не за Германию. Бывший лидер портовой стачки говорит патриотические речи, зовет в армию...
- Нет, он не англичанин, - сказала гостья, имея в виду пролетария за дверью.
- Спасибо, миссис Хартог-Хаггард, - терпеливо сказал Понд. - Я распоряжусь, чтобы о нем собрали сведения.
Так он и сделал со всей тщательностью аккуратного человека. Рабочий и впрямь был не очень похож на англичанина, хотя казался скорее шведом, чем немцем. Выяснилось, что фамилия его - Питерсон, а может - и Петерсен; а мистер Понд усвоил последний урок мудрых: прав бывает и дурак.
Однако он забыл этот случай и удивленно оторвал взор от стола, за которым обычно сидел Батт, увидев воинственный силуэт давешней гостьи. На сей раз ей не помешали баррикады, да она и не помнила о былых подозрениях, новые были важнее - гадюка пригрелась на ее собственной груди. Раньше она не замечала своей гувернантки; Понд - замечал, и недавно видел, как коренастая, белесая девушка ведет четверых детей со спектакля "Кот в сапогах". Мало того, он слышал, как она рассуждает о фольклоре, и улыбался про себя немецкой дотошности, которая видит фольклор там, где надо видеть сказку.
- Она часами сидит взаперти! - хрипела миссис Хартог-Хаггард. Наверное, подает сигналы. Или уходит по запасной лестнице. Как вы думаете, что это такое?
- Истерия, - ответил мистер Понд. - Любой врач вам скажет, что истерики скрытны и угрюмы, они не всегда кричат на весь дом. Во многих немцах есть истеричность, она совсем не похожа на возбудимость латинян. Нет, миссис Хартог-Хаггард, ваша гувернантка не лазает по запасной лестнице. Она размышляет о том, что дети ее не любят, о мировой скорби, о самом бегстве. Ей ведь и впрямь нелегко.
- Она не молится вместе с нами! - продолжала английская патриотка. Еще бы, ведь мы молимся о победе Англии!
- Молитесь лучше, - сказал мистер Понд, - о бедных англичанках, которых долг или бедность удержали в Германии. Если она любит свою страну, это значит, что она - человек. Если она выражает свою любовь застенчиво и угрюмо, это значит, что она - немка. А еще это значит, что она - не шпионка.