С присущим ему чутьем к уюту и удобству он раздул затухавший было огонь и прибавил:
- Надеюсь, вы согласны и с этой моей предосторожностью?
- Да, - отвечал Уоттон, - я думаю, и эта мера вполне разумна; хотя, надеюсь, никому не удастся случайно набрести на нужный ящик. Он нахмурился, глядя на разыгравшееся вновь пламя, потом мрачно сказал: - Скоро то время, когда затевают рождественскую пантомиму. Или хоть живые картины.
Понд кивнул, но так, словно впал в отрешенное раздумье. Наконец он сказал:
- Порой я гадаю, не лучше ли было, когда картины видели в огне, а не в кино.
Сэр Хьюберт Уоттон сердито заметил, что коптящий очаг в обшарпанном зале ожидания - не тот огонь, в котором ему хотелось бы искать картинки.
- Огненные картинки - как облачные, - продолжал м-р Понд. - Они достаточно недовершенные, чтобы воображение довершило их. Ну и потом, добавил он, бодро шуруя в очаге, - можно шевелить угли кочергой и смотреть, что получится. Если вы проткнете палкой экран, потому что вам не нравится физиономия звезды, будет много неприятностей.
Дайер, который во время этой беседы топтался снаружи, на платформе, вернулся в этот самый момент с очень важными новостями. Изучив переходы и обрыскав платформы железнодорожного лабиринта, он обнаружил, что где-то есть буфет и там можно закусить; все трое к этому стремились, хотя и молчали.
- Я останусь на платформе, - сказал он. - Если надо, я на ней останусь на всю ночь. Это моя работа. А вы ступайте поешьте. Там посмотрим, может, и я схожу попозже.
О поездах не думайте, о них позабочусь я. Во всяком случае, я буду там сразу; если возникнет опасность.
Его последние слова потонули в шуме и грохоте приближающегося поезда. Они втроем осмотрели почтовые тюки, ящики и упаковки, вываленные на платформу. Затем Уоттон, человек привычки, почувствовал, что уж очень голоден, и быстро поддался увещеваниям Дайера. Они с Пондом наскоро съели скудный обед, но все равно им пришлось ускорить шаг, когда они возвращались, ибо поезд, по-видимому, пыхтя, трогался со станции. Когда же они достигли своего компаньона, платформа уже опустела.
- Все в целости, - удовлетворенно сказал Дайер. - Я осмотрел все ящики и вещи в вагоне, никто не вмешался.
Главная наша забота позади, и я бы не отказался и сам пообедать.
Он бодро улыбнулся, потер руки, повернулся к подземному переходу, а они поспешили обратно к пустой и дымной дыре зала ожидания.
- Кажется, нам больше нечего тут делать, - сказал Уоттон. - В этой развалюхе все холоднее.
- А все-таки Рождество победило, - с неубывающей веселостью сказал м-р Понд, - огонь мы сохранили... Ах ты, пошел снег!
Они заметили, что в ранних зимних сумерках сквозь тяжелые тучи пробивается мертвенно-зеленоватый свет. Снег пошел, когда они двигались по бесконечной платформе; а когда они добрались до унылого зала, крыша и порог уже серебрились. Внутри весело потрескивал огонь; видимо, Дайер хотел согреться.
- Странно! - сказал Уоттон. - Все это похоже на рождественскую открытку. Наша мрачная salle d'attente {Зала ожидания (фр.)} скоро превратится в пародию на домик рождественского деда.
- Все тут пародия на пантомиму, - тихо и тревожно сказал Понд, - и, как вы говорите, это очень странно.
Помолчав, Уоттон резко спросил:
- Что вас беспокоит?
- Если и не беспокоит, то интересует, - ответил Понд, - что именно сделал бы человек, чтобы перехватить и перенаправить ящик в подобном месте, где нет ни ручек, ничего... Конечно, это не так важно, у него может оказаться вечное перо или карандаш.
- Далось же вам все это, - нетерпеливо сказал Уоттон. - Вы просто свихнулись на карандашах. А все оттого, что правите синими карандашами ваши вечные гранки.
- Тут был бы не синий карандаш, - сказал Понд, качая головой. - Я думал, скорее, вроде красного, вот он и впрямь делал бы черные пометки. Но меня беспокоит другое - сделать можно много больше, чем думают, даже здесь.