— Может ощибаешься?
— Как же я могу ошибиться, если догнал его в соседнем вагоне, пред»явил удостоверение и разговаривал…
Витюня одарил меня очередной сожалеющей улыбочкой. Будто воткнул иголку. Я сразу прозрел. Господи, во что превратился опытный сыщик! Ведь подозрительная проверка паспортов одним сотрудником милиции должна была меня насторожить. Вместо этого — развесил уши и мурлыкал сытым котом, которого погладили по жирной спинке.
— Чувствую — дошло, — удовлетворенно прокомментировал идиотское выражение на моем лице, Витюня. — Значит, какие-то проблески умишка сохранились.
Я покаянно молчал. Да и как не каяться в непростительной даже ддя стажера оплошности. В Подмосковье милиционеры в наше смутное время ходят только парами, а то и втроем. А уж на Кавказе, охваченном волнениями и чеченской войной, — тем более.
Появились смутный, размытый силуэт ещё одной версии.
— Ладно, переморгали, — смилостивился строгий критик. — Возьмем на вооружение. Завтра же запрошу о проверке в твоем поезде…
— И поспрашиваем о странном милиционере проводницу, — охотно подхватил я, радуясь отсутствию «иголок». — Может быть, припомнит… Если, конечно, пожелает…
— Годится, — снова одобрил Витюня. Словно смазал лечебной мазью царапины от его «иголок». — Отдохнул? Тогда не будем терять времячко…
Мы двинулись к перекрестку. Высохший за время короткого отдыха пот, снова «заработал» в полную силу, обильно смачивая лоб, стекая ручьями по телу и застилая глаза.
Неожиданно из-за угла, ковыляя по разбросанным на дороге камням, выползло «такси». В салоне, рядом с водителем, восседает… Ларин. В белой безрукавке, чисто выбрит. Заметил меня и сделал вид — не узнал. Даже отвернулся, скотина.
Я остановился. Внутри ожил надоедливый червячок и принялся толкать хозяина мокрым носом.
— Что случилось? — забеспокоился Ваютин. — Очнись, Славка… Что с тобой?
— Ларин, — выдавил я с трудом. — В машине — Ларин…
— Быстро, побежали!
Заковылял Ваютин не за машиной — к видневшемуся вдали приземистому серенькому домишке с роскошным цветником перед фасадом. Я — за ним. За полчаса осилили остающиеся полквартала.
Возле калитки — заплаканная девчушка лет тринадцати.
— Дом Тиберидзе? — одолев одышку, с ходу включился Ваютин.
— Да…
— Ты — дочь Надежды Семеновны?
Повторить «да» не хватило сил, девочка ограничилась кивком. И — заплакала.
— Где мать? В доме?
— Увезли… Скорая помощь…
— Когда?
Этот вопрос можно не задавать — за угол заворачивала машина «скорой помощи».
Я обессиленно опустился на скамейку рядом с дочерью проводницы. Ваютин устроился с другой стороны. Кажется, его охватило такое же волнение… Неужели, новое убийство?
— Успокойся, — Витюня достал из кармана носовой платок, вытер слезы, текущие из глаз ребенка. — Нам нужно с тобой поговорить…
Постепенно девочка пришла в себя, перестала плакать и стала отвечать на наши вопросы. Едва слышно, неуверенно.
Оказалось, что во время недолгого разговора с приехавшим «дядей» мать почувствовала себя плохо. По счастливой случайности к соседу-пенсионеру приехала «скорая». Она и увезла женщину в больницу.
— Ты не слышала о чем дядя говорил с матерью?
— Нет… сидела на улице…
Остальное мы с Ваютиным додумали сами.
27
Не в пример глааврачу больницы в Майском, местный эскулап — молодой и решительный. Говорит резко, отрывисто, будто дрова рубит.
— У больной Тиберидзе — обширный инфаркт. Никаких свиданий, никакмх допросов. Запрещаю.
Ваютин разочарованно спрятал служебное удостоверение. Понял — глухую защиту врача не прошибить, просьбы и настояния отлетают от него, как теннисные мячи от стенки. Да и настаивать глупо: инфаркт не насморк и не головная боль.