— Ты уж извини, люблю подшучивать…
— Ладно, ладно! — извиняюще замахал Ваютин обеими руками. — Посиди с Петровым, потренируй бойкий язык, а я в темпе соберу бумажки-промокашки. Поедем ко мне домой. Бутылочка всегда на-готове, закуску жена быстро соберет… Побалдеем, раслабимся…
Витюня взлетел по лестнице на второй этаж с такой же скоостью, как и спускался.
Пока он собирал свои бумажки-промокашки я молча разгуливал по комнате. Петров нетерпеливо смотрел на меня, ожидая обещанного «чесания языком». Но трепаться с дежурным у меня не было ни малейшего желания. Невольно вспомнил об обещанном Витюней ужине, который компенсирует пропущенный санаторный. Сразу желудок взбунтовался, требуя немедленного заполнения пустующего об»ема.
Потерпи, родной, помолчи, милый, мысленно уговаривал я его, Ваютинская жинка не подведет, судя по восторженным откликам мужа, она хозяйка на все сто с гаком…
23
Ожидания оправдались. Марийка столько выставила на стол салатов и винегретов, столько нарезала сыра и колбасы, что при виде этого великолепия слюна потекла, как ручей весной.
Смотрел я на хлопотунью и завидовал Ваютину. Мне бы такую женушку — живи и радуйся. Пожалуй, впервые я ощутил одиночество. Светлана — не та женщина, которая мне нужна.
После ужина, дождавшись, когда хозяйка уберет вымытую посуду и наведет порядок на кухне, мы расположились для задушевной беседы. Марийка ушла в комнату, где немедленно забортал включенный на половину мощности телевизор. Потрепались о прежней жизни, вспомнили товарищей по угрозыску — погибших и живых, выпили ещё по чарочке, послали следом по второй.
Сразу переходить к делу я считал нетактичным, переход от застольной беседы к деловому разговору должен быть плавным и осторожным,
— Хватит притворяться, — неожиданно нарушил задуманную «плавность» хозяин. — Чую пришел ты не только повидаться, но и попросить о чем-то. Выкладывай, Славка, не тяни. Для храбрости можешь хлопнуть рюмашку.
Витюня постучал ладонью по столу, будто показал место, куда я должен выложить свою просьбу. Улыбка исчезла, глаза сощурились, лоб перерезала горизонтальная морщина, голова склонилась на правое плечо.
— Ну, что ж, сам напросился, — неловко извинился я. — Ты не ошибся. Имеется не просьба — просьбишка.
— А если без вступления? Сам знаешь, не люблю хитрых подходцев.
— Можно и без подходов, — миролюбивл согласился я. — Наберись терпения и выслушай.
Подробная исповедь заняла не меньше сорока минут с довеском. Ибо я постарался не только передать подробности происшедших событий, но и дать каждому из них соответствующую оценку. Соответствено выложил возникшие у меня версии. С фактами, предположениями и сомнениями.
Ибо я отлично изучил удивительные способности Ваютина подвергать жесткой критике каждое слово собеседника, азартно громить каждый его довод. Лучше избавить Витюню от тяжкого труда — самому себя раздолбать.
Слишком ранимое у меня самолюбие — запустит Ваютин пяток отточенных иголок, долго болеть будет. Но, видимо, самокритика оказалось недостаточной и Витюня легко отыскал ничем не прикрытые участки.
— Слабо пошито, — поморщившись, приступил он к препарации недоумка. — Гнилые нитки топорщатся во все стороны… Не узнаю я тебя, Славка… Скажем, почему только три версии?
Я промолчал. Действительно, почему всего три?
— Отвечу за тебя — потому-что плавают на поверхности. А нырнуть поглубже у темя не хватило силенок…
— Хватит издеваться, — раздосадованно прикрикнул я. — Что можешь предложить?
— Могу и — немало… Прежде всего, если на твоего дружка действительно покушались, то выбранное оружие убийства — яд явно несовременно. Что в ходу сейчас? Три выстрела: в грудь, в живот и — контрольный — в голову.