Вот сеть, выбирайте. Если всех выберете, то рубль в придачу, на конфеты. «Вот тебе, раз!» думаем с Толиком, «повезло нам, однако же». Смотрим, ершей в сети видимо-невидимо. Стали выпутывать их, по полсотни штук вгорячах и выпутали. Все руки себе искололи. Слизь у ерша вредная, руки наши распухли, как перчатки боксерские. «Придётся, говорит мужик, сеть в бачке над костром вываривать, а иначе никак: выбросить жалко, сеть хорошая». Без рубля, но довольные, мы вернулись домой. Бабушка ухи наварила, и с омлетом сковороду нажарила, и ещё осталось. А мама Толика умудрилась шпроты из ершей изготовить: обстригла колючки старыми ножницами, да часов пять в русской печке томила, в постном масле. А руки наши смазали гусиным жиром, опухоль сошла.
Увлечение наше не иссякло и в ту пору, когда мы подросли. Учились в старших классах, и в парк, на танцы, уже бегали, а про рыбалку не забывали. Среди минусинцев рыбалка считалась престижным занятием. Профсоюзы организовывали выезды своих работников для рыбной ловки, сбора ягод, грибов. Поездки были бесплатными, они сплачивали и оздоравливали коллективы, ибо хвастались не количеством выпитого спиртного, а уловом.
Любовь к рыбалке и симпатия к людям, увлечённым этим занятием, органично вошли в меня с детства.
В мае 1976 года в мой следственный кабинет, находившийся в пристройке, рядом с центральным зданием милиции, на берегу Протоки, доставили мужчину по подозрению в спекуляции (была такая статья в прежнем уголовном кодексе, предусматривающая наказание за скупку и перепродажу в целях наживы). Внесли мне в кабинет вместе с материалом и объемистые плетёные корзины из лозы, доверху наполненные крупными свежими ельцами, которыми «спекулировал» этот человек, продавая их по 1,5 рубля на улице Ленина, возле «Двадцатого магазина». Следственный кабинет в казенном доме не располагает к приятным знакомствам с продолжением, носят они официальный протокольный характер, однако, нет правил без исключений. Бывает, случайное, казалось бы, знакомство перерастает в долголетнюю дружбу.
Алешкин младший, Митрий Грибанов, отрекомендовался на мой вопрос доставленный. Ну, этак-то представляюсь для друзей, знакомых. А мы с Вами подружимся, вместе будем рыбачить.
Только рыбу не будем продавать возле «Двадцатого магазина», а будем возле перчаточной фабрики. Шуткой ответил я.
Кстати, у перчаточников к рыбе особое отношение: и рыбный четверг в столовой, и плакат с нарисованным судаком, с надписью «Рыба на столе здоровье в доме!». Ежели они кормильца народного, хека-то, на «ура» принимают, от жареной простипомы балдеют, так уж от ельцов у них точно слюнки побегут. Как чайки, расхватают и ещё попросят, чтобы в одни руки больше килограмма не отпускали. И телефон-автомат там сломан, никто ОБХСС не вызовет. Как раз сейчас там вторая смена на обед настраивается».
Сидел предо мной не спекулянт, а махровый рыбак и охотник. Даже в прокуренном кабинете возник запах тайги от его одежды. Запираться Дмитрий Алексеевич не стал, признался, что рыбу он не скупил, а наловил сам, оговорил себя из-за страха перед рыбинспекцией.
Он ещё писал объяснение, а я уже, заложив под копирку три экземпляра, отпечатал на машинке документ, в котором указал, что состав спекуляции отсутствует, и постановил освободить его от уголовной ответственности, с возвратом изъятых корзин с рыбой и четырех рублей и 80 копеек вырученных денег.
Дмитрий Грибанов, заканчивая писать объяснение, поглядывал на меня. И прочитал я его тайные мысли о том, что «вот сейчас этот веселый следователь отпустит душу на покаяние, то бишь, в поля да луга, на речной простор, где в притопленных кибасьями сетях трепыхается рыба, а в кустах прибрежных спрятана резиновая лодка». Мысленно же Митрий примирился с утратой лозовых корзин. «Бог с ними, еще наплетём, а рыбы сегодня же вечером наловим, да и с изъятыми 4 рублями 80 копейками, где же это видано, чтобы отпускали. Только бы не в каталажку, а страшнее того, не в бассейновую инспекцию рыбоохраны. Для мышки нет зверя страшнее кошки, а для Дмитрия рыбинспектора». Я прервал его размышления, ознакомил с постановлением, попросил расписаться в получении корзин с рыбой и денег, пожелал «семь футов под килем» его резиновой лодки, и « ни хвоста, ни чешуи».
Так вы меня никуда не поведете? не веря такой удаче, спросил Дмитрий. Я объяснил, что принятое решение мне не надо согласовывать ни с начальником милиции, ни, тем паче, с великим и ужасным инспектором рыбоохраны, что отменить его вправе лишь надзирающий прокурор. Сходил в дежурную часть, сдал отказной материал, сделал отметку, об освобождении