— Господи, — прошептала мать, — неужели ничего нельзя сделать? Ведь есть суд, есть…
— Ничего нет! — воскликнула Настя. — Разве ты не поняла?! Ты живешь еще тем временем, когда такое было бы невозможно. А сейчас… — Не договорив, она всхлипнула.
— Да… Вот не послушала ты меня, вышла замуж за Вячеслава, и смотри, что теперь выходит. Почему он не сказал, что у него дочь имеется?
— Мама, ведь я на четвертом месяце была, когда мы свадьбу сыграли. А о дочери он и не говорил. Узнала я об этом от его сестры Гальки. Стала Славку упрекать, а он хохочет: детей у меня по России знаешь сколько? А жена одна — ты, самая любимая.
— Так что же он, супостат этакий, ничего не оставил самой любимой и собственному сыну? Вот ты и оказалась у разбитого корыта. Как еще квартиру-то не забрали?… Хотя это что-то вроде общежития по обстановке — две кровати и стол. Ну, комод старый, который мы тебе с отцом привезли…
— Папа как? — спросила Настя.
— Да как, — махнула рукой мать, — злится. Поезжай, говорит, к нашей бизнес-леди. Мы когда прознали, что муженек твой из новых русских, ну отец тебя и стал так называть…
— А сама бы ты не поехала? — Настя поцеловала мать.
— Ну как не поехала бы… Ведь мы с отцом волнуемся, как ты сейчас тут одна с Толей, вот и решили, что надо побыть с тобой. Ведь домой ты ехать не хочешь…
— Что я в деревне делать буду? Никакой работы там сейчас нет. Ну пойду я учительницей. Да и то навряд ли. Учителей сейчас хватает. Конечно, не те, какие нужны, но все-таки деньги… А Толю я вытяну.
— Отец так и говорил — не поедет Настена назад. Из-за сына не поедет. В общем, мы тебе каждый месяц будем высылать по тысяче рублей. Ну и мясо, картошку, остальные овощи. А почему ты в учительницы не идешь? Ведь закончила институт.
— Сначала Слава не дал работать. А теперь не берут. Я пробовала. Правда, к сентябрю вроде обещали место, но кто знает… Хорошо еще, в ларьке работа нашлась.
— Отец все боялся — Настена, наверное, и работать отучилась.
— Не отучилась. — Горькая улыбка скользнула по Настиным губам. — И слава тебе Господи, — перекрестилась она.
„Видать, тяжело тебе, доченька, — мысленно обратилась к ней мать, — раз креститься начала. В Бога верят, когда уже совсем худо“. А вслух спросила:
— Толик, наверное, отца-то часто поминает?
— Да я бы не сказала… Славка ведь не очень-то сына вниманием баловал. Игрушки, бывало, дарил. И то нечасто. Только деньги давал.
— А в милиции что говорят? Найдут этих извергов или нет?
— Не знаю. Хотя их и искать не надо. Они как жили, так и живут по-прежнему. На похороны явились, и все. Денег, правда, дали — две тысячи евро. И на том спасибо. Убили, но денег дали! — со злостью сказала Настя.
— Перестань, дочка, — заволновалась мать. — Ты откуда знаешь, что…
— Славка говорил, — перебила дочь, — что прекратит все их дела, связанные с криминалом. Ну, с уголовщиной, — увидев непонимающий взгляд матери, пояснила она. — Вот и убили его.
— Ты наверняка не знаешь и не говори, а то накликаешь беду. Пожалей хоть сына. Мы с отцом, ежели с тобой что случится, долго не протянем. И кому он нужен будет?
— Поэтому и молчу. И давай, мама, об этом больше не говорить.
— Найди себе мужика хорошего, путного. Ведь ты молодая, красивая… да и сын твой для нормального мужика не помеха. А Славка твой, прости Господи, — мать перекрестилась, — непутевым мужиком был. Ведь даже не обмолвился, что у него дитё имеется. И чего бы не сказать?
— Не знаю, — чуть слышно отозвалась дочь.
— А уж баба эта, его бывшая, ох и стервоза, чуть не кинулась на тебя. А точно…
— Точно! — видимо, догадавшись, какой последует вопрос, сердито воскликнула Настя. — Мама, давай не будем об этом. Я устала и хочу спать.
— Помоги тебе Господь, — перекрестившись, вздохнула мать.