Оказалось, что на них Заменгоф поместил вырезные купоны со своим белостокским адресом и следующим текстом:Я, такой-то и такой-то, обещаю выучить международный язык, если кроме меня его выучат еще 10 миллионов человек. Книга поступила в продажу, и вскоре купоны по почте начали возвращаться в Белосток. В большинстве из них последняя фраза была вычеркнута. «Тысячи людей без всяких условий начали изучать эсперанто, — сказала Ида Лазаревна. — Представители разных наций, они решили стать братьями и сестрами». В следующую секунду Свечников ощутил на губах отнюдь не сестринский поцелуй.
Сейчас он еще в дверях поймал ее вспыхнувший радостью взгляд, но в ответ лишь сдержанно кивнул. Умная женщина, она упорно не желала понимать, что между ними все кончено.
Передние скамьи были свободны, дальше порознь расположились несколько мужчин с неприступными лицами, верным признаком того, что их занесло сюда исключительно от нечего делать. Ближе других сидела зареванная баба с младенцем на руках, которого она кормила длинной синюшной грудью, вывалив ее из-под платья, рядом — парнишка лет восемнадцати с таким же, как у бабы, остреньким зырянским носиком. Свечников понял, что это жена и дети подсудимого.
Судили шорника Ходырева за хищение приводных ремней из паровозоремонтных мастерских. Темнолицый, с маленькой птичьей головкой на кадыкастой шее, он понуро стоял на эстраде, сбоку от него топтался молоденький милиционер. Свидетелей успели допросить и вывести из зала во избежание возможных инцидентов.
Недавно Свечников присутствовал на объединенной сессии губчека, военно-транспортного трибунала и бюро угрозыска. Речь шла о том, что в городе резко пошли на убыль случаи шпионажа и контрреволюции, зато возросло число преступлений на должности. Только за минувшую неделю судили троих кладовщиков, торговавших похищенным с железнодорожных складов мылом, бемским стеклом и минеральным маслом, корейца из табачной артели за спекуляцию спичками и начальника карточного бюро при потребобществе за неправильное распределение талонов на питание в столовых потребобщества. Преступление Ходырева относилось к той же категории. Шорничал он на дому, а трудовую повинность отбывал сторожем при тех самых мастерских, которые обворовывал.
Теперь судья пытался выяснить, является ли он законченным преступником или даже в падении своем сохранил остатки рабочей совести.
— Спрашиваю еще раз. Продолжаете ли вы настаивать на том, что для пошитой вами в качестве надомника конской упряжи целые ремни не трогали, воровали только обрезки?
— Продолжаю, — подтвердил Ходырев.
— А вот свидетель Лушников показал, что не только обрезки.
— Так он же сам кладовщик, Лушников-то. Он вам еще не то покажет, чтобы недостачу на меня списать.
— Иначе говоря, вы сами обвиняете свидетеля Лушникова в воровстве?
Ходырев радостно закивал.
— И можете доказать это фактами?
— Могу. Он осенью из Вятки голый приехал, а теперь у него квартира со всей обстановкой и попугай в клетке.
— Ты этого попугая видел? — оживился кавказец.
— Один раз видел.
— Большой? Маленький?
— Вот такой, — показал Ходырев.
— Большой, значит. И что за порода?
— Не знаю.
— Бывают попугаи ара, бывают какаду, хохлатые. Этот какой?
— Ара, ара! — выкрикнул из зала паренек с зырянским носиком.
— Ара, — послушно повторил Ходырев.
— Ара! Ара! — передразнил кавказец. — Вы кто? Грузины?
— Почему грузины? — удивился судья.
— Они всегда говорят: ара, ара! «Нет» по-ихнему. Упрямая нация! Что им ни скажешь, ни с чем не соглашаются.
— Такие люди есть в каждом народе. Национальность тут ни при чем, — осадила его Ида Лазаревна.
— Значит, без хохолка? — уточнил кавказец у Ходырева.
— Без.
— Э-э, дорогая птица!
— Хохлатые дешевле? — заинтересовался судья.
— Спрашиваете! Предлагаю направить комиссию на квартиру к свидетелю Лушникову.