Примечания
И ветер вдаль загонными Лесами уносит мёртвое перо, овеянное славой: <> Le vent soulève aux Parcs de chasse la plume morte dun grand nom <> Загонные Леса от Загона, т.е. участка угодий, на котором проводят облавную охоту (см. Словарь охотничьих терминов). В оригинале букв. «Парки охотничьи» (возможно имеются ввиду королевские охотничьи угодья: на это указывает и «перо, овеянное славой» букв. «перо [оставшееся] от имени высокого» la plume morte dun grand nom).
***
среди почерневших глиняных эффигий у Сен-Жон Перса: <> parmi les effigies dargile noire <> Эффигии (лат. Effigies) ваяние из камня или дерева, изображающее умершего, скульптурное надгробие.
на которой оставил свои отметины пуансон наших предков: <> au poinçon de nos pères <> Пуансон (фр. poinçon) или патрица штемпель для чеканки выпуклых метал. изделий, а также инструмент гравировщика, клеймо, метчик, чекан.
могущих быть обращенными в звонкую монету в созвездии тунца или возничего в оригинале: <> et tant despèces monnayables, au signe du thon ou de laurige <> Загадочное созвездие Тунца (фр. thon, лат. Thunnus), очевидно, шутка автора. Букв. «в знаке тунца или возничего».
***
Почесть и Море! Раскол Великих! Лучащееся мученье [прикованного] на траверзе Века у Сен-Жон Перса: <> Honneur et Mer! Schisme des Grands! Déchirement radieux par le travers du Siècle <> Здесь, вероятно, отсылка к мифу о Прометее (Προμηθεύς, др.-греч., «предусмотрительный», «осторожный»), рассказанному Гесиодом30.
V. Речь была Женщиной, слагающей стихи
Речь была Женщиной, слагающей стихи:
«Горечь, о, милость! Где ныне благовоний дым? Поелику маковое семя брошено в землю, к тебе, напоследок, обращаемся, бессонное Море живущих! Ибо для нас ты нечто бессонное и опасное, словно залетевшее под сквозной полог насекомое. И глаголем: мы видели его Море исполненное женщин, [кои были] прекраснее [отпущенной на волю] погибели. И знаем отныне, что только ты величаемо есть и хвально,
«О, Море, растущее в наших грёзах, словно не имеющее предела поношенье, словно непристойность священная, о, ты, давящее на высокие стены нашего детства, раздувшись словно срамная опухоль и ниспосланная свыше болезнь!
«Незаживающая язва в нашем боку словно печать вольноотпущенника, любовь, устами коснувшаяся раны словно кровь богов. Любовь! Любовь бога сродни инвективе, когтищи, в женской плоти нашей блуждавшие и рожденные разумом сонмы летучие на непрерывности зыблемых вод Ты истерзаешь, кротость,
«До той притворной стыдливости души, которая рождается в неестественных наклонах шеи и на арке плотно сжатых губ с обращенными дóлу уголками эта болезнь поражает сердце женщин, словно пожар [расцветших] алоэ, словно пресыщенность богача, окруженного мраморными изваяньями, мурринами.
«Час настаёт, вздымаясь в нас [волною], который мы не чаяли увидеть. Мы слишком долго ждали на [высоких] кроватях наших, когда же, наконец, ворвавшихся толпа со стен домашних факелы сорвёт. От вечера сего и рожденье наше и наша вера. Там, где мы сейчас, в своём ряду, в доверие втеревшись Городов, ещё нас держит дух кедровый и запах ладана, но на губах у нас солоноватый моря вкус,
«От солоноватости моря, пропитавшей наши простыни, въевшейся навсегда в наши высокие кровати, и ведут свое начало поношенье и подозренье (в конце концов выливаясь в интимнейшую из ночей), вьющиеся, подобно виноградным лозам, по всем беседкам на земле, по всем тенистым перголам.
«Пусть лёгкими будут шаги ваши, божества преддверия и алькова! Одевальщицы и влас наших Завивальщицы, невидимые Блюстительницы, о, все вы, за нами стоящие во время публичных торжеств с поднятыми навстречу морским огонькам громадными своими зеркалами, в которых отражается призрак Града.
«Где же вы были вечером сим, когда оборвали мы ниточки, что с яслями блаженства связывали нас?
«А вы, те, кто ныне там, божества крыши и террас, Властители! Сеньоры! Повелители бича! О, мэтры танцевальных па, смущённо предстоящие пред Вышними во человецех и те, кто страху нас и трепету научит, дивясь всему, что видят о, вы, кто женский крик в ночи высòко держат, заставьте вспомнить нас, однажды вечером, как там же исчезало всё, что от страстей наших и гордости пришло, и то, что в самом деле было вокруг нас, и всё, что было нам от моря, и то, что из другого места,
«Среди всего, что нам запрещено законом и того, что разум наш постичь не в силах»