Тройка вновь попытался открыть глаза, но резкая боль тут же их пронзила тонкими острыми лезвиями. Словно бы между ресниц сосредоточились лучники, которым дана команда при попытке поднять веки стрелять незамедлительно.
После попытки раскрыть глаза, Тройкой овладела досада, и уверенная готовность к защите. Ко всему прочему примешивалось еще одно чувство, но оно было слишком важным и сладостным, чтобы его обозначить хотя бы пунктирной чертой.
В кабинете сидел молодой специалист, как и предполагалось Высшему, но на которого по негласным законам никто из дефиков не осмеливался поднять глаза, даже если бы смог. Доктор задавал сухие вопросы. Пациент выцеживал сухие ответы. И с каждым разом старался ограничиться односложными словами «да» или «нет», имеющие двойное содержание.
Тройка с усилием старался приподнять голову, а затем и веки, после чего с облегчением сдавался, как достойно принимающий поражение. Он понимал, что ему не переиграть Высшего. И вирусные однообразные интонации не попадали в цель. Доктор выдерживал регламент.
Сколько ты здесь? Тройка не понял вопроса.
Минут пять.
Нет. Что-то отметил у себя Высший, пристально всматриваясь в Тройку. Я не об этом спросил. Хотя Знаешь. Очень интересно.
Да?
Почему ты ответил так?
Я не понимаю.
Хорошо. Почему ты здесь?
Где?
Ты в прошлый раз не так ответил.
А как?
Тройка, сколько ты здесь находишься?
Здесь? У вас? В кабинете? услышав такие ответы, доктор улыбнулся.
Хорошо, Тройка. А в городе сколько? Месяц, год?
Я дальше недели не удерживаю ничего в памяти. И говорю, не понимая, как и что. Инерция какая-то.
Инерция. Какой давнее слово для Тройки. Доктор вновь что-то написал. А что такое рефлексия ты в курсе?
Разговор грозит затянуться?
Да, Тройка, Высший с явным удовольствием записал что-то еще. «Грозит затянуться». Прекрасно. Так ты не помнишь, сколько здесь, в городе, живешь?
Нет. Как будто недели три.
Отлично.
Или три дня.
Замечательно.
Или три часа.
И Высший уже отпустил Тройку, когда тот по наивности задал мучительный для всех дефиков вопрос.
«Скоро найдут лекарство, верьте». Ответил невозмутимо доктор. Но Тройка как будто слишком часто слышал эту фразу. И уже вторым слоем сознания улавливал, что новенькие в последнее время особо не прикрывают заученные слова. «Пока же продолжайте принимать Мерло-Рабокон. Вы ведь помните, он смягчает боль. И пока новое средство Рабонал-Понти. Стимулирует возбуждение. Вы систематически себя ублажаете? Единицы и представлены для стимуляции. Вы ведь знаете? Вы ведь помните? Простите. Сам забылся. Да бросим. Можем и заменить. Единицу. Как будто запинался. Говорят, что нынче в моде убогие Четверки и Пятерки. Они только глупы, но ведь не уродливы. Ученые врать не будут».
И после этих слов Высший почти вытолкнул Тройку, словно извиняясь за что-то.
В прошлый раз доктор попался солиднее и сдержаннее. Тогда очень был популярен «Мерло-Рабостад-Понти». Но Тройка с точностью не смог бы сказать, сколько месяцев или лет назад он видел того врача, утверждавшего, будто бы его давным-давно излечили, когда диагноз был ужасающий Хроническая Двойка. При этом только смутные ощущения, только некоторые голосовые комбинации проскользнули в сознание Тройки, и ему показалось, что просочился искусственный элемент, какое-то грубое наслоение, жуткая пелена, лишенная настоящего смысла. Правда, от него сейчас осталось не более чем подозрение. Не тогда ли он ударился? У Площади Библиотекарей? Может, гораздо ближе?
VII
Самые первые процедуры проходили в присутствии женщины-врача. Глубокий вырез декольте. Настойчивое требование не отводить глаз, потому что, как говорят исследователи, вид женской груди успокаивает нервы мужчин. И мешанина в глазах словно теряла свою интенсивность. Качество взгляда как будто улучшалось. Картинка обозначалась отчетливо. С такой зарисовкой еще больше тянуло вернуться к себе, в свою комфортную комнату, чтобы не утратить впечатление и насладиться тем единственным, что принадлежало только ему. Но даже после стерилизации, как бы Тройка не переживал, кадр глубоко выреза не исчезал из камеры глаз. Притуплялось ощущение, эмоция. Но не образ.
Когда Тройке показалось, что стало немного легче, и глаза меньше жгли при дневном свете, врача и ее коллег почему-то это несколько расстроило. Она усомнилась в его самостимуляции и пригласила ассистента, молодую Единицу, которая, торопливо постукивая туфельками, неумело скрывала свое недовольство, при этом благоговея при Высшей. Но доктор настояла на некоторых ласкательных жестах, и Единица с удовольствием ее поцеловала.