Как бы то ни было поначалу, скоро все свелось к тезису старой мудрости: Осмотреться, Не ошибиться, Десять раз все взвесить и Осмотреться еще раз. Человечество стало весьма чувствительным к новым ошибкам, бережным к самому себе и на редкость благоразумным. Человечество соревновалось само с собой в степени благоразумия. Человечество теперь просто потрясало своим благоразумием и предусмотрительностью, стоило сейчас лишь появиться на горизонте одной скептически настроенной голове и надрывно, с болью в голосе вопросить, что же это мы, чесать всех пирамскими гвоздями, делаем, как былой ажиотаж спадал, все озабоченно, стараясь не наломать лишнего, собирались плотнее вместе, потирая затылки и с трагическим выражением на лицах сейчас же принимались размышлять, что же это мы, в самом деле, делаем. Еще бы не быть благоразумным. Синдромом благоразумия человечество тоже занемогло не вдруг, любой архитектоник науки, говорил сосед, не задумываясь, с ходу мог бы привести с десяток доводов, чего бы ему, человечеству, в конце концов однажды не поумнеть. Неприятности, от едва заметных до недвусмысленных симптомов, случались тут и там, оно едва не вымерло в один прекрасный день, когда нормальная бактериальная среда человеческого организма без всякого предупреждения преодолела гематоэнцефалический барьер, давно заниженный цивилизацией, за которым открывалась прямая дорога к мозгу.
Собственно, перспектива вымереть маячила не для всех, а только для большинства, поправлялся сосед. В том-то все и дело. Сегодня мало кто уже знает, что так называемые зеленые зоны с охранным генофондом появились как раз в то время. Тогда площадь территории всех зон охватывала что-то около пяти процентов общепланетарной территории.
Нужно сказать, даже я, при всей своей удручающей неосведомленности в сколько-нибудь углубленной структурной хронологии, не соотнесенной с квантовой историей, что-то такое читал или слышал краем уха о тех событиях. Я не знаю, какая связь между одним и другим, что последовало вслед за этим, тем более что вот и некоторые, достаточно знающие сами по себе, отдельные лица придерживались того мнения, что никакой связи и не было, однако я вполне бы мог себе представить нечто вроде того, что такая связь все же была. Тут не разглядели, там оставили без присмотра, тогда не вовремя нажали и неверно интерпретировали, нарушилось что-то в природе систем неведомых равновесий и явлений, чего никто предусмотреть не мог, что-то куда-то разом сместилось и пошло-поехало. Все началось с биоценозных зон, обширных заповедников-парков с заданными границами и на статусе недоступности, сравнимой по суровости охранения разве что с общественными институтами самого строгого режима. Вообще именно этому обстоятельству потом вменялась решающая вина в нарушении обыденного, кое-кому бессознательно уже давно опостылевшего, омерзевшего и плохо пахшего, но давно привычного соустройства себя и природы. Это было тем последним водоразделом, отделившим все Прошлое от всего Последующего. Нациям и государствам, как всегда, было не до зеленых очертаний чистых живых лесов, поэтому существовала некая неправительственная программа по поддержанию экосистем в их естественном состоянии. Программа мало того что была частной, то есть со своими особыми представлениями о правильном и допустимом, самостоятельно определяла статус территорий на том основании, что традиционных природоохранных мер было недостаточно, и брала на себя нелегкий труд снабжения всем необходимым собственного низкотемпературного генетического банка зародышевых клеток едва ли не всего живого на Земле, она еще с самого начала, и весьма решительно, была настроена в охране границ территорий, подпадавших под юрисдикцию новых Зеленых Зон. Настолько решительно, что инциденты с применением оборонной техники на границах вскоре приобрели весьма своеобразный оттенок как пример того, как бы приблизительно могло выглядеть вторжение инопланетного мира; сами же экосистемы довольно быстро оказались за пределами всякого соприкосновения с Цивилизацией.
В этом была своя логика, ежедневно и еженедельно на планете синтезировались несколько новых, неизвестных никогда ранее химических соединений, биологическая активность которых в лучшем случае была слабо изучена, ежегодное же количество таких соединений в масштабах планеты составляло порядка нескольких сотен тысяч. Притом относительно их биологической активности, за исключением разве что нескольких процентов от всего числа, человечество пребывало в абсолютнейшем и устойчивом неведении.