- Старина, да ты просто великолепен! - воскликнул Руперт, поворачиваясь к судье; в его голубых глазах светилась усмешка. - Вот письмо, в нем черным по белому даются распоряжения о преступлении. С таким же успехом можно сказать, что колонна Нельсона - совсем не тот памятник, который следовало воздвигнуть на Трафальгарской площади.
Бэзил Грант содрогнулся от беззвучного смеха.
- Недурно! - произнес он. - Только здесь подобная логика совершенно непригодна. Тут все дело в духовной атмосфере. Такое письмо просто не может написать преступник.
- Как раз наоборот! И это - реальность, факт, - ответил Руперт так, будто отсутствие здравого смысла у собеседника причиняло ему физическую боль.
- Факты.., - пробормотал Бэзил, словно говоря о каких-то диковинных животных. - Как часто факты скрывают истину. Может быть, это и глупо - я ведь, заметьте, не совсем в своем уме, - но я никогда не мог поверить в этого, как его там зовут в уголовных рассказах?.. Да, Шерлока Холмса.
Несомненно, каждая деталь указывает на что-либо, но обычно совсем не на то, что нужно. Факты, мне кажется, как многочисленные ветви на дереве, могут быть направлены в любую сторону. Только жизнь самого дерева объединяет их, и только его животворные соки, струящиеся ввысь, подобно фонтану, дают им жизнь.
- Но что же такое, черт побери, эта бумага, если не письмо преступника?
- Для ответа нам понадобилась бы целая вечность, - ответил судья, оно может означать бесконечное множество вещей. Но мне они неведомы... Я вижу только это письмо, и, глядя на него, я говорю, что его писал не преступник.
- Кто же?
- Не имею ни малейшего представления.
- Почему бы тогда не удовольствоваться обычным объяснением?
Бэзил еще некоторое время пристально смотрел на угли, словно собираясь с мыслями. Затем он заговорил снова.
- Представьте себе, что вы вышли из дому лунной ночью. И шли по безмолвным, отливающим серебром улицам, пока не попали на пустырь, где увидели несколько фигур. И вы заметили, что одна из них, одетая в костюм балерины, танцует в серебристом мерцающем свете. И, положим, вы вдруг понимаете, что это переодетый мужчина. А приглядевшись, вы узнаете в нем фельдмаршала лорда Китченера? Что вы подумаете тогда?
Он помолчал немного, затем продолжил:
- Вы просто не сможете удовольствоваться простым объяснением. Например, что лорд Китченер надел пачку, потому что знает - она ему идет, и он решил в ней пофорсить. Вам покажется более правдоподобным предположение, что он страдает наследственной манией, перешедшей к нему от прабабушки-балерины, или что он кем-то загипнотизирован, или, наконец, что некое тайное общество принудило его кружиться в пачке под страхом смерти. Случись это с кем-нибудь другим, можно было бы еще поспорить. Но Китченер! Ведь я был близко знаком с ним, когда занимало! юриспруденцией. Я внимательно прочитал письмо и неплохо знаю преступный мир. Так вот, можете мне поверить, - это не письмо преступника.
Он провел рукой по волосам и закрыл глаза. Руперт и майор внимательно глядели на него со смешанным чувством жалости и уважения. Затем первый произнес:
- Ну, а я все-таки думаю, что человек, посылающий записку с рекомендацией совершить преступление, причем не шуточное, а потом действительно его совершает или пытается совершить, по всей вероятности, не слишком разборчив в вопросах морали. И я буду придерживаться такого мнения до тех пор, пока вы не раскроете свою тайну "духовной атмосферы". Так можно мне взять револьвер?
- Конечно, - ответил Бэзил, вставая. - Но я иду вместе с вами.
И он, набросив на плечи старый плащ, завернулся в него и взял из угла трость, в которую была вставлена шпага.
- Как, и ты? - воскликнул удивленный Руперт. - Ты ведь так редко покидаешь свою берлогу, чтобы взглянуть на что-нибудь в этом мире.