Сансаныч со скукой смотрел в окно. Бабы дрались.
Однажды Аленка решилась навестить братика. Она пожирала глазами мед, абрикосы и жасмин, и не верила, что все это цветет на помойке.
Как твои дела? робко спросила она.
Хорошо. Дифтеритой все-таки не заразился! похвастался Ванечка и проявил вежливость. А как твои дела?
Хорошо. Только мне немного больно, что моего братика погубила младенческая невинность
Я не младенец. Я порядочный человек.
А я «новинка».
Ты «новинка», а я порядочный человек. Тетя Катя меня уважает. А ты не приходи, а то мне сразу домой хочется
Но по праву кошек на помойке я могу видеть тебя?
Искушать человека большая греховность.
Это тебя тетя Катя научила?
Нет, я сам понимаю. Меня воспитувать не надоть, с гордостью произнес братик.
Аленушка листала телефонный справочник. Ей попалась жирная строка: «SOS! Звоните о пропавших детях 401-99-82». Рванулась было к телефону, но уронила руки. Все равно сидящие в обыкновенных конторах не поймут, какая беда стряслась с Ванечкой. Никто на свете не мог его понять. Никогда. Сколько ни объясняй. Ребенок пропал. Во всем пустом мире осталось только одно подобие надежды дикое, гротескное.
Аленка позвала профессора Любушку.
Я тебе помогу, заверила Любушка, недавно я одну женщину, Зину, спасла. Ее мужик почище твоего взял все деньги и спрятался на чердаке. После моего сеанса чердак провалился в лифт. Теперь тебе недолго страдать.
А мужик? испугалась Аленка.
Мужик? задумалась Любушка, пришел на чердак, а чердака нетуть. Ну, он домой вернулся, повинился.
Любушка зажгла пять свечей, пронзила их иголками, и стала греть ножи, читая заклинания. Аленка рассеянно наблюдала.
Я ничего не понимаю. Как он мог? Он же невинный как младенец, допытывалась Аленка в надежде, что Любушка понимает больше Сансаныча и посвящена во все тайны тети Кати. Наверное, не нужно было покупать ему кокосы? Может быть, обычные орехи были бы полезнее?
Ты не думай, справедливость есть. Он уже наказан, ухмыльнулась Любушка, вот, я вижу в хрустальном шаре третьим глазом. Опаршивел весь, сидит голодный, чешется и хнычет. А Петровна бормотуху пьет, и поносит его, дармоеда.
Так с Ванечкой нельзя! Он такой ранимый, заплакала Аленушка, что же он не убежит?
Так он же того немножко
Джесси, домой! Джесси, домой! Джесси, Джесси причитал сосед.
Аленка замотала головой, потешно сжала губы, нос и брови в страдальческую гримаску.
А может быть, про корову была правда? Ну, что он корову зарезал? И этим все объясняется?
Финтифля
Ольга живет так: у нее прозрачные нарисованные глаза. Спозаранку она уходит на фирму. На особой полке в кухне хранит маленькие блестящие пакетики с душистыми чаями. Комната усыпана ее визитными карточками, там под шапкой-короной ее имя золотыми кудрявыми буквами, и должность «косметолог-эстетист». Особенно она гордится вторым словом, совсем новеньким. Значение первого она объясняла Олегу еще давно, а про второе он так и не спросил не успел. Да, еще у нее изящные туфли. Стопочка дамских романов в изголовье кровати. По вечерам звонят клиентки, и для них она подвешивает на язык чистый голос.
Когда-то Олег поверил, что она нездешняя, и с трепетом шагнул за ширму в ее мир. А он оказался тем же самым. И она из того же теста, только приторного. А сын Олега Ванек еще трехлетний, нельзя сказать, что из него получится.
«Перемелется мука будет», говаривал отец Олега. Олег морщился слышал беспечную сдобную фальшь. Или в голосе отца мелькала и, скользнув, убегала неуверенная нота, или сама народная мудрость глупа.
В его детстве еще светились уютные оранжевые окна моргали и сияли во двор. Вечером невидимые мурашки начинали свою беготню по голым рукам, миротворный материал стыл под коленками, Олег выходил из песочницы и шел на волшебный свет. Дома он пил чай с замечательными пухлыми пончиками, а пока жевал, крошил сахарной пудрой и причмокивал, старался не потерять и не упустить мысль о том, что теперь он находится за оранжевой ширмой «там» стало «здесь».
Жили они в районе Петрозаводска, в городе Окологородске, областном центре, нагороженном вокруг мебельной фабрики. Отец всю жизнь протрубил в одном из цехов, при лампах дневного освещения, весь в ссадинах и занозах, а сына определил в Петрозаводск учиться на повара: