Аленка роняет чувство моего достоинства.
Ладноть, посиди здеся, сразу врубилась Екатерина Петровна. Закопайся поглыбже в самую гнилость, там тепло и хорошо против дифтериты, никакой завивки не надоть.
И угостила «Беломором», и огоньку дала. Ванечка закопался в гнилость, а со скуки стал пускать стрелы в помойных кошек. «Все равно не попаду, утешался он, зато разовью меткость, это всегда в жизни пригодится. А жить я буду долго и счастливо».
Обыскав все мусорные баки на своей окраине, Аленка пришла на самую страшную, враждебную братику помойку, вотчину Екатерины Петровны. И нашла его!
Ванечка, обрадовалась она, пойдем домой! Там футбол начинается! С вишневым вареньем!
Ничего, я буду здесь сидеть, тетя Катя мне позволила, обиженно отвечал братик.
А вдруг у нее настроение переменится? Или она замуж выйдет за жириновца? Пойдем домой, задернем занавески и спать. Зачем обременять тетю Катю? Вешать на нее наши проблемы?
Это полезно против дифтерии. Иммунитет укрепляет.
Я тебе пива в постельку принесу. С медом. И телевизор.
Тетя Катя идет, беги скорее отсюда! Она ведь теперь мой хороший друг. А не твой.
Аленка убежала покупать Ванечке пиво. Екатерина Петровна тем временем вся распереживалась.
Не уважает она тебя, это точно. Обзывала выблядком затраханным. Прямо меня не стесняясь.
Тетя Катя вынула Ванечку из помойки и понесла к себе в дворницкую.
Только не говорите плохо о моей сестричке, болтал он ножками.
Опустела постелька братика, и кружка, и тапочки с кисточками. Грустил в углу одинокий велосипедик. Скучали шахматы, словари и свежесклеенные тетрадки. Казеиновый клей засох. Пустовал противень в духовке, в муке опять завелись червячки. Аленка глотала водку и на ночь, и сразу после пробуждения от снов, заселенных Ванечкой.
А на мерзлом рассвете синяя кружка выводила ей свою веселую трель. Кто-то когда-то обзывал тоскливой шарманку, теперь свершилась техническая революция, и такой же тоскливой, неуемной, приставучей сделалась обычная синяя кружка. Звонкие, совершенно потусторонние, фантастически радостные нотки. А там, в дворницкой, слышит ли Ванечка нежные мелодии? Поет ли ему какая-нибудь кружка? Откуда он добывает свой «тяжелый металл»? Может быть, из радио? Но ведь радио дворничихино, а кружка Ваничкина. Как же он, бедный, без своей кружки? Он так не любил тараканов.
Тосковала стиральная машина. Разве плохо она отстирывала Ваничкины футболки, трусы, наволочки и прочее? Разве мало старалась? В ее металлической памяти, как в памяти компьютера, запечатлелись все его носочки до единого, и все пятнышки, которые он пересажал на штанишки, все его пуговки, все полосочки, ниточки, волоски
Неужели он теперь Екатерину Петровну называет своей сестричкой? Но ведь это неправда. А он понимает все на свете. Он мудрее Лао Цзы и Будды. Так что он никак не может так сильно ошибиться.
Аленка нашла банку из-под любимой Ваничкиной селедки в винном соусе. Банка печально пустовала под самым изголовьем Ваничкиной кровати. И оттого что на дне еще поблескивала усыхающая жирная лужица, выглядела трогательно. Братик, наверное, проголодался однажды ночью и поел тихонько, не будя сестричку. Ведь был хорошим мальчиком! Что бы ему теперь не прийти домой, не надеть пушистые носочки, не поесть селедочки с пивом, не заснуть тихонько с улыбкой на пухлых губах. А в мае уже можно ловить бабочек. А летом играть в футбол и купаться в речке, осенью ходить в «Вау» и в Ботанический сад с зонтом-тросточкой. Так просто, всего-то нужно остаться ее братиком Ванечкой, а не превращаться в белую горячку тети Кати.
Аленушка принялась читать банку из-под селедки как письмо от далекого братика. «Новинка! Сельдь атлантическая в винном соусе с шампиньонами». Селедка «Новинка»? Как и Аленка? Чудесное слово вдруг получило объяснение. Чары покорежились было со скрежетом жести и консервного ножа Но вернулись. Все равно Ванечка талантливый! Просто теперь Аленка еще глубже проникла в тайны трепетной ванечкиной души!
Он невинный, доверчивый и поэтому совсем бессилен перед злом. Он как младенец, с ним можно сделать что угодно. Тетя Катя могла его обмануть, сказать, что называть ее сестричкой благородное дело. А он наивный, и поверил. У него ведь необыкновенное чувство долга. А погубила его трогательная младенческая невинность.