Записку-то я вам показывал! И на вечере в вас целился, а попал в Казарозу. А? Вполне мог войти, когда свет потушили...
- Уйди, Кабаков, - не поворачивая головы, попросил Семченко.
- Зря вы! - обиделся Вадим.
- Чего же он сегодня стрелять не стал? Побежал от меня.
- Нервы не выдержали. - Вадим с легкостью устранил это противоречие.
Вошел Ванечка, и через минуту Семченко уже читал объяснение, написанное рыжим идистом в соседней комнате. Вадим скосил глаза и тоже стал читать, с трудом разбирая беглый корявый почерк: "Узнав о письме, которое направили в губком члены правления клуба "Эсперо" И. Ф. Линев и Н. С. Семченко, и возмущенные этим низким поступком, трусливым и фарисейским, я и мои товарищи решили принять ответные меры: 1. Организовать публичный диспут с участием товарищей из губкома в качестве судей. 2. Издать "Манифест коммунистов-идистов". Я, однако, на свой страх и риск, не поставив в известность моих товарищей, на призыв к насилию, провозглашенный И. Ф. Линевым и Н. С. Семченко, решил тоже ответить насилием. Я задумал уничтожить архив клуба "Эсперо" и похитить наиболее ценные книги из клубной библиотеки, для чего и сделал сегодня ночью попытку проникнуть в Стефановское училище. По пожарной лестнице я собирался залезть на чердак, но, увидев дверь черного хода открытой, пошел по этому пути. Пройдя всего один пролет, услышал наверху шаги, крик и звон разбитой лампочки и побежал обратно на улицу, где был задержан. Вся ответственность за этот опрометчивый шаг, недостойный принципов нашего движения, целиком лежит на мне, я предпринял его в одиночку и потому убедительно прошу подвергнуть меня наказанию без огласки, скрыв истинную причину и заменив ее любой другой, чтобы не давать в руки эсперантистам лишний козырь, который, несомненно, будет ими использован против"...
Дочитать Вадим не успел, Семченко вернул бумагу Ванечке.
- Похоже на правду? - спросил тот.
- По-моему, она и есть.
В коридоре послышались шаги - под многими сапогами вразнобой скрипели половицы, распахнулась дверь, и в комнату ввалился Караваев, подмигнул Семченко:
- А зря ты побежал! Хорошо, сообразили, что пробоины считать отправился... Давайте его сюда, ребята!
Ввели Женю Багина, секретаря клуба "Эсперо", хранителя печати.
- На выходе взяли? - спросил Ванечка.
- Ага. И письмецо при нем.
И опять зашелестел какой-то листочек. Сколько их уже было сегодня?
- Бери, бери. - Караваев протянул его Семченко.
- Что это?
- Копия письма, которое ваш Линев отправил Алферьеву на адрес клуба "Амикаро".
- А его зачем сюда? - Семченко тронул Багина за плечо. - Что случилось, Женя?
Караваев засмеялся:
- У него и отобрали это письмецо.
Вадим вытянул шею: текст на эсперанто и сноски внизу, под чертой, как в научных сочинениях.
13
А здание губчека не сохранилось. На его месте поднялись теперь девятиэтажные дома, в стеклянных пристроях расположились магазины "Океан" и "Яблонька", хоздворами своими давным-давно подмявшие узкий палисадник над подвальным оконцем, чахлую за пыленную сирень, скамейку, на которой в ту ночь Семченко сидел с Караваевым, и Кабаков топтался около.
Сидели, курили. Караваев рассказывал, что еще утром оба письма, найденных у Алферьева, предъявили Багину, и на одном из них, где речь идет об орфографии, тот узнал руку Линева. При этом Багин сказал, что печать на него не ставил, поставил, видимо, сам автор, воспользовавшись председательскими полномочиями.
- Я его попросил сходить к Линеву, - рассказывал Караваев, - узнать точно, ставил или не ставил Игнатий Федорович эту печать.
- А сами чего не пошли? - спросил Семченко.
- Думали понаблюдать за ним. Посмотреть, как будет себя вести, когда узнает, что его письмом интересуются.