Скрипку Семченко не уважал за ненатуральность звука, из музыкальных инструментов он больше всего ценил гитару - умел играть на ней романс "Ни слова, о друг мой, мы будем с тобой молчаливы..." и все кавалерийские сигналы. Он потянул на себя дверь, скрипка умолкла. Здоровенный мужик во фраке, надетом прямо на голое тело, спросил:
- Вам кого?
- Не подскажете, где бы Казарозу найти?
- Зинаида Георгиевна у себя в уборной. - Скрипач указал направление смычком. - Четвертая дверь направо... А по какому, простите, делу?
Не ответив, Семченко закрыл дверь и двинулся дальше по коридору.
Она сидела перед зеркалом и не обернулась на скрип двери.
- Здравствуйте, Зинаида Георгиевна, - сказал Семченко, напирая на ее отчество, которое в афише не значилось.
Она ответила его отражению:
- Почему вы входите без стука?
- Я стучал, вы не слышали...
Даже в этом грязном, с облупившейся амальгамой зеркале видно было, как изменилась она за два года - пожелтело и посерело лицо, впадины прорезались под скулами. Но волосы, сколотые на затылке, лежали так же, и глаза были прежние, и голос.
Повернулась наконец:
- Что вам угодно?
- Вы меня не помните?
- Нет. - Она даже попытки не сделала всмотреться внимательнее.
- Розовый домик. Алиса, которая боялась мышей. - Семченко произнес эти слова со значением, как явочный пароль.
Теперь-то он знал, что это были песни ее славы - далекой, почти неправдоподобной. Последние справки навел три дня назад, когда попалась на глаза афиша приезжей петроградской труппы, где номером первым шла Зинаида Казароза - "романсеро Альгамбры, песни русских равнин, дивертисмент".
- Вы слышали меня в Петрограде?
- Я провожал вас однажды до дому. Вы жили на Кирочной...
О чем еще мог он сейчас ей напомнить? О том, что ходит, не забрызгиваясь? Что ладошка у нее смуглая? Голову он тогда не брил, и ухо было целое, и ни о чем существенном поговорить не успели, даже имени его не знает.
- На Кирочной? Действительно, я там жила одно время. Где только не встречаешь знакомых... Напомните, пожалуйста, вашу фамилию.
- Семченко.
- Вы хотите пройти на сегодняшний концерт? Я, конечно, могу дать вам контрамарку. Две, три, сколько угодно. - Она встала, кутаясь в халат. Но, знаете, мне бы этого не хотелось. Если можете, то не ходите. Сравнение меня со мной не доставит вам радости...
- Собственно, я по другому делу, - сказал Семченко. - Я к вам по поручению городского клуба эсперантистов.
- Вот как?
- Да-да! Не могли бы вы что-нибудь спеть на нашем сегодняшнем вечере?
- Господи! - Она помотала головой. - Не может быть! И вы изучаете эсперанто?
- А чего тут особенного? Такое уж время.
- Надо же, эсперанто! Что ж, если так, я согласна... В каком году вы слышали меня на сцене?
- Осенью восемнадцатого.
- Тогда обещайте не проводить никаких сравнений... Значит, завтра вечером?
- Сегодня.
- Но я же сегодня занята в концерте.
- В начале первого отделения, я знаю. А к нам вы можете приехать позже. Вас встретят прямо возле театра. Кстати, у нас есть денежный фонд. На какой гонорар вы рассчитываете?
- Лучше бы что-нибудь из продуктов...
- Мы подумаем. - Семченко положил на подзеркальник лист бумаги. - Это романс "В полдневный жар в долине Дагестана". Слова Лермонтова. На эсперанто перевел доктор Сикорский. Мелодию вы знаете?
Она кивнула, явно ошеломленная этим напором.
- Буквы латинские, внизу я написал, как они произносятся. - Семченко ткнул пальцем в бумагу. - К вечеру выучите слова. Мы вас будем ждать с восьми часов у главного подъезда. До встречи!
3
Клонило в сон. Вадим Аркадьевич встал, прогулялся вдоль скамеек, поджидая Семченко, а когда шел обратно к своей, увидел возле школьного крыльца чугунную тумбу, косо торчавшую из асфальта. Сколько раз он ходил здесь, а этой тумбы никогда не замечал. Асфальт у ее основания вздулся, посекся трещинами, словно она только сейчас выросла из земли.