Вы сильно, господин, не кричите, здесь и стены имеют уши, почти шепотом проговорила вновь она, скажите, она такая у вас худенькая, беленькая и очень красивая она?..
Вы что её видели? Где и когда?!.. говорите, умоляю вас, всё
что знаете о ней! Я вам хорошо заплачу, хотите, хоть сейчас при- несу деньги, золотом принесу! только скажите, что вы знаете и
где её искать?!
Да не надо мне от вас никаких денег и золота, я то и знаю всего, что оно может вам и не пригодится.
Тогда говорите хотя бы то, что вам известно это терпеть вы- ше моих человеческих сил и хуже всякой пытки!..
Это было больше недели назад точно в позапрошлую пят- ницу, я тогда рано совсем встала, нездоровилось всю ночь. Пой- ду, думаю, пока все спят, поподметаю лестничные ступеньки.
Уже у порога мела, когда услышала с улицы девичий жалобный крик, я тут же бросила метлу и, дойдя до ворот, тихонько выгля- нула из-за угла. Возле входа в здание Чека стояла пролётка, а возле неё столпилось человек пять или шесть: все с оружием и
сильно пьяные, а двое из них заталкивали в пролётку эту девуш- ку. Она кричала и просила их отпустить её, несколько раз вы- крикнула, что у неё будет ребёнок, и она знает, куда её собра- лись везти. Она так умоляла её отпустить, но один такой самый здоровый среди всех: рыжий и с бородой тоже рыжей заржал
как ненормальный, и мне вам, сударь, даже неприлично его
слова повторять. Смеялся этот изверг и кричал, там, где один рябёнок сядит, там и ящё двое поместятся; можа завтра убьют, хоть перед смертью белого княжеского тела отведаю! У меня
после этих слов даже ноги, сударь, подкосились. Потом они все погрузились в свою пролётку и, настёгивая лошадей, поехали в сторону железной дороги, а я стояла и плакала, слушала ещё долго, как кричит и просит её спасти та девица. Там, на желез- ной дороге на боковых путях стоят эшелоны и в них солдаты живут. Там, скажу я вам, страшные вещи происходят
Пётр Леонтьевич не стал дальше слушать женщину, резко
обернулся и быстро зашагал прочь, а она уже в спину ему крик- нула:
Сами-то не ходите туда, вас там убьют!..
Пётр Леонтьевич пересёк главные железнодорожные пути и направился в сторону запасных путей, которые были забиты
теплушками, а из торчащих труб вился дымок. Навстречу между путями к нему шёл железнодорожник и, судя, что в одной руке у него был большой рожковый ключ, а во второй он нёс маслёнку
являлся мужчина обходчиком. Поравнявшись, поприветство- вал путейца, стал расспрашивать о жене, попутно жалуясь на
свою судьбу и произвол новой власти. Железнодорожник, всё это время, молча, слушал собеседника, вскинув к верху подбо-
родок, смотрел печально куда-то на панораму противоположно- го высокого бугра за железкой, и словно пряча глаза, старался не смотреть в лицо страдальцу. Наконец, спросил:
Жена давно пропала?..
Неделю назад, может быть немногим больше.
Тогда, господин, ваше дело очень даже безнадёжное. Так долго там не заживаются, кивнул подбородком в сторону теп- лушек, то разве армия?!.. Там одни бандиты и нелюди!.. Толи на германском фронте им все мозги повышибали, то ли и впрямь почувствовали, что они Бога за бороду взяли. Лучше бы немцы их в окопах газами дотравили, чем таких видеть здесь! Туда тебе лучше не ходить пристрелят сразу. Такие искатели
как ты, уже ходили туда после вместе с теми, которых разыс- кивали, на дрезине на мост вывозили и с моста в Дон кидали. Они сюда, каждый божий день со всего города молодых бары- шень свозят, а утром, сам не раз видел: уложили, как дрова на дрезину и повезли к реке. Были случаи, когда какая-нибудь
страдалица, вырвавшись из их лап, сама бежала в сторону реки и с моста бросалась. Такое увидишь, и жить дальше уже не хо- чется! Злодейство никогда не насытишь, а те, что там, в теплуш- ках гораздо хуже зверя лютого.
Что же мне делать?.. Как же мне дальше-то жить?!
А ничего не делать, сейчас жизнь человеческая копейки не стоит! Иди домой, да и живи, если это жизнью назвать можно,
но не один ты такой, многие целые семьи потеряли. А туда, мой совет тебе не ходи нет её уже в живых, притом, как ты сказал ещё и в положении была.
Не сказав больше ни слова путейцу, Пётр Леонтьевич, будто
побитая хозяином собака, обернувшись, побрёл в обратную сто- рону. Он шёл и горько рыдал как когда-то в далёком детстве: