Стол ломился от яств. Кот Гриша, которого Лима взяла с собой в новую жизнь, ел королевские креветки. Спиртом «Рояль» в этом доме не пахло выпивка была исключительно дорогая, лучшая. Ящик фейерверков не позволил веселящейся компании увидеть исторический момент, когда президент попросил прощения у народа и уступил место новой эпохе. Веселились, кричали с балкона «ура» и даже плясали под старую негритянскую группу, которая и на рубеже тысячелетий звучала как новая. Подруги, впервые увидевшие Лиминого «бизнесмена», решили, что и друзья его птицы высокого полета, и набросились на братков с юным энтузиазмом. Однако на всех не хватило. Двух подружек после праздника увезли «провожать», а одна осталась ночевать в гостиной на диване.
Ян несколько раз за ночь вставал в туалет, проходил через гостиную, возвращался к Лиме и нежно приникал к ее восьмимесячному животу. Всё было так мило. Вот только на другой день, убирая гостевую постель, Лима нашла его трусы на диване, среди мятых простыней. Подружка к тому времени уже пришла в себя и уехала домой, доедать новогодний оливье с родителями, и спросить, что же здесь произошло, было не у кого. Потому спросила у него.
Ну, а что я мог сделать?! Тебе же нельзя!
Возможно, он поступил так в состоянии алкогольного делирия, хотя, по правде сказать, никто до изумления не упился пили в меру, а может быть, просто уже устал от семейной жизни и хотел, чтобы инициатива развода исходила от нее. Второго января, с котом на руках, Лима вернулась к родителям в Тушино. Развестись так же оперативно, как поженились, не удалось пришлось ждать два месяца. За это время родился ребенок увесистый сынок и, успев понянчить внука, умерла мать. Жизнь ее в последний год была так мало похожа на настоящую жизнь, что ни осиротевшая дочь, ни овдовевший муж не знали скорбеть им об утрате или благодарить Бога за прекращение ее мучений. Единственная эмоция, прорвавшаяся сквозь тяжелую смолу горя, была выражена отцом в похоронном бюро:
Я не должен платить за институт ваших детей, гроб не может стоить, как подлинник Ренуара! да и то быстро погасла после того, как цену чуть сбавили.
В вестибюле Тушинского загса, на фоне нарядной мозаики с целующимися голубками, отец схватил Яна за грудки:
Я с тебя, опарыш лупоглазый, через суд алименты стребую!
Попробуй! грубо рявкнул вновь обретший свободу поганец. Гулкое эхо заставило вздрогнуть совершенно посторонних людей, пришедших по другим, возможно, более приятным делам. Я, может быть, вообще не уверен, что это мой ребенок.
Лима, стоявшая в сторонке, чуть не рухнула на затоптанный пол:
Ах ты, гнида! Ты, значит, будешь размножаться по всей стране, бабы будут твое потомство растить, а ты будешь свои сомнения высказывать!..
Но поганец, видимо, к таким перебранкам привык и знал, что ответить:
А ты чё думала, я бабе, которая с мужиками на работе трется, безоговорочно верить буду? Нашла дурака! К тому же, я тебя не прогонял ты сама со своим кошаком ушла. Может быть, я еще и бегать за тобой должен, как ссаный веник?!
Лима, у которой чувство собственного достоинства было едва ли не главным из всех чувств, просто потеряла дар речи. Ей на миг показалось, жизнь покидает тело от отвращения и отчаянья. Она и не предполагала, что в этом мире мало кто верит в честность красивой девушки, особенно такое лишенное совести существо, как ее суженый.
Однако за месяц до этой эпохальной встречи, когда надо было давать имя ребенку белокурому, синеглазому, она сказала однозначно: Янек. Возможно, на тот момент она еще не считала разрыв окончательным, но более вероятно, что в этом было больше любви к тому Янеку, киношному. В обоих случаях для родителей это всё равно было как красная тряпка для быка.
Ванькой он будет! Ванькой! орал отец. И хватит дурочку валять! и стал он Иван Иванович, и фамилию получил от матери, и в саду, школе и военном училище оставался Иванушкой. Только для Лимы он был Янек, да и то наедине.
***Подготовка к праздникам всегда была для нее делом ответственным гораздо более ответственным, чем какая-нибудь там работа. А потому свой первый порыв разобраться с этой жизнью пришлось задвинуть на задворки сознания и вооружиться поварёшкой и пылесосом. Однако утро первого мая началось с того, что пришлось отбиваться от Лариски, которая хотела заехать за ней, чтобы вместе двинуть на шашлыки. Лима убедительно изображала недомогание, благо мешки под глазами хорошо видны по скайпу, и подружка неохотно приняла эту отговорку: