«Бред, а не старик», подумал он про себя. Голубев знал за собой особенность, крайне некомфортную для окружающих: его постоянное стремление отделиться, уйти в себя почему-то напрягало людей, его начинали тормошить, втягивать в любой ничтожный разговор. Вот и этот, как его, Бибиков будет теперь, вероятно, развлекать соседа своим скрипением до самого Иркутска.
Вот вы наверняка задаетесь вопросом, уважаемый, прищурился старик, собрав сухую кожу у глаз. А откуда у древней развалины деньги на коммерческий билет?
Нет, ну что вы, смутился Голубев, именно это и думавший.
От жены моей, Анны Владимировны, остались украшения, заговорщически пояснил старикан. Старой еще работы вещи, с камнями высокой чистоты. Вот их-то я и продал. Спустил! объявил он восторженным фальцетом, взмахом угловатой ручищи едва не угодив Голубеву в висок.
Но зачем же? Вам бы деньги пригодились, разве нет? спросил заинтригованный Голубев, поневоле втягиваясь в беседу.
Это давняя история, молодой человек. Очень давняя Бибиков откинулся в кресле, и Голубев увидел, что под распахнувшимся пальтецом у него чернеет ветхий смокинг со следом утюга на лацкане, похожим на синяк. В тридцать третьем году было дело В парке Горького пустили аэропоезд. Двойная гондола на воздушных винтах. Летала по эстакаде со скоростью немыслимой! Изобретение Вальднера Севастьяна Севастьяновича. Тогда тому изобретению не было подобных в мире
Треугольник устойчивости Вальднера, пробормотал пораженный Голубев.
Слышали, молодой человек! обрадовался старик. Мне тогда пятнадцать лет было, я все хорошо помню. Меня отец в гондоле катал, хотя это была только модель. Он работал в специальной группе при Наркомате путей сообщения. Севастьян Севастьянович его ценил И Туполев Андрей Николаевич тоже там работал. Называлось «Бюро аэропоезда Вальднера». Начинали проектировать пятисоткилометровую трассу в Туркестане
А потом? взбодрил замедлившего речь старикана взволнованный Голубев. Встретить пассажира того легендарного аэропоезда было все равно, что столкнуться с динозавром.
А потом бюро закрыли без объяснения причин, тускло проговорил старик, опуская голову и будто проваливаясь сам в себя, как в яму, своими громадными костями. Причины, впрочем, воспоследовали. Отцу дали двадцать пять без права переписки. Я тоже потом отсидел по той, отцовской, статье, поменьше, правда Хотя, кто знает, сколько из тех двадцати пяти отец оставался в живых? Упокой, Господи Бибиков неуклюже перекрестился и вдруг посветлел: Ах, какой снег валил зимой тридцать третьего в Москве! Трамваи стояли, замело. А наш аэропоезд взбивал винтами снег, как пух Отец говорил, что наша модель похожа на летучее семечко, что в нем семена будущего
Помолчали. Старик улыбался, показывая бело-розовую, сделанную из какой-то кукольной пластмассы, вставную челюсть. Голубев думал: как странно встретить человека с такой же, как у тебя самого, тайной мечтой и в таких преклонных летах, что кажется, будто собственная жизнь внезапно сжалась и почти закончилась.
Почему все так? спросил он совершенно по-детски, надеясь, что старик, которому он по годам годится во внуки, поймет.
Знаю только, что могло быть по-другому. Могло, убежденно ответил старый Бибиков, дыша со свистом. Откуда знаю, и сам не пойму. Я очень долго живу, молодой человек. Так долго, будто уже раз пять умер. Иногда вижу сквозь жизнь, будто сквозь стекло. Вижу: вот здесь развилка, вот здесь Могло не быть войны И скоростные поезда давно должны были войти в повседневность Мы в России сильно зависим от чуда: случится, не случится Оно тут ходит близко, слишком близко для нормальной жизни, водится, так сказать, в нашем водоеме. Сделать с этим ничего нельзя.
И тогда Голубев задал вопрос, который мучительно волновал его с того самого момента, когда «Россия» отчалила от Казанского вокзала:
Как вы полагаете, Кирилл Касьянович, доедем мы сегодня до Иркутска?
Не могу точно сказать, Александр Николаевич, очень серьезно и уважительно проговорил Бибиков, глядя Голубеву в лицо своими голыми глазами вымороженной синевы. Но сдается мне, что не доедем.
И сразу вслед за этими его словами раздался первый удар.
* * *Удар был тупой и болезненный, будто пинок по мешку с песком. Разинулся багажный бокс, вывалив куртку.
Что? Что это было? зашумели журналисты, привставая с мест.