Проходи, Саша. А я тут, сам видишь, дрогнувшим голосом пожаловался Кашин. Пожав руку художнику, Верховцев вошёл в квартиру. Пахло ацетоном и плесенью, а везде: на стенах, стульях, подоконниках и полу стояли, висели, лежали картины.
Садись, Саша, выпьем за встречу, Кашин подвинул к писателю табуретку. Александр сел за грязный стол и окинул взглядом нехитрую закуску: начатую банку кильки в томатном соусе и кусок чёрствого хлеба. «Пусть выговорится», подумал Верховцев и выпил стопку водки, заев её килькой. Кашин закусывать не стал, а торопливо, словно хватаясь за протянутую утопающему руку, заговорил:
Саша, ты веришь в реинкарнацию? А я не только верю, но и чувствую это с детства. Родился через полтора месяца после его смерти и всегда знал, что я реинкарнация гениального художника Пабло Пикассо. С ранних лет во мне вызывали трепет испанская и французская речь, звуки фламенко, пейзажи Монмартра, а в моих детских рисунках знатоки узнавали стиль этого гения. Я усердно работал, но твердолобые критики называли мои творения жалким подражанием великому мастеру, поэтому я получал жалкие гроши, едва окупающие расходы на холсты и краски. И я понял, что случись даже второе пришествие Христа, то и его бы, слышишь, не признали за мессию, а назвали бы шарлатаном и жалким подражателем, Кашин замолчал, налил из бутылки и сразу проглотил содержимое своей стопки. Верховцев только чуть пригубил и поставил на стол, ожидая продолжения исповеди.
И вот, Саша, я написал картину, искусственно состарил холст и краски, подписался именем Пикассо. Через одного знакомого выставил на аукцион как неизвестную картину гениального мастера. И те, кто хулил меня, обливались слюной от восторга. И тогда я показал всем, кто ничтожества, а кто гений. Даже пить с такими не стал бы. Паршивые лицемеры! Вот пойду, завтра им назло закодируюсь или лучше повешусь и оставлю предсмертную записку: «Пикассо родился и по вашей вине снова умер!»
Не расстраивайся, Петрович. Непонимание не самая страшная вещь в нашем мире.
И что страшнее? Кашин поднял глаза на Верховцева.
Одиночество, вздохнул тот.
Одиночество тоже от непонимания. Иногда мне кажется, что человек приблизился к тому пределу одиночества, за которым кроме него самого в этом мире никого нет, Кашин налил, не чокаясь, выпил и продолжил: Вот выговорюсь, через край души чуть выплесну и успокоюсь.
Петрович, не принимай всё близко к сердцу. На Востоке говорят, что единственная реальность в нашем мире Высший Человек.
Бог, что-ли?
Можно сказать и так. И я предполагаю, что ты лишь один из пальцев перчаток, надетых на руки Бога.
А сколько у него рук?
Ты бы ещё спросил, сколько у него пальцев. Это тайна за семью печатями.
А я не хочу быть перчаткой. Я что, Петрушка на руке кукловода?
Не сильно расстраивайся. Считай, что ты рука Бога, исполнитель Высшей Воли.
Спасибо, а то хоть вешайся.
А ты представь, что перчатка повесилась. Абсурд
Саша, брошу пить. Всё-таки я рука Бога. Хотя нет, по-моему, каждый человек уже Бог. И я тоже. Давай выпьем за это.
Ну, за это обязательно
Глава 5
Верховцев шёл на свет, мерцающий вдали. А где свет, там и люди, там жизнь. Вскоре свет превратился в огни незнакомого города. Александр уже различал отдельные здания, как вдруг потерял равновесие: земля начала уходить из-под его ног. «Обрыв! понял Верховцев и стремительно полетел вниз прямо в чёрную холодную воду. Водоворот неумолимо потащил в глубину. Писатель рванулся вверх и проснулся. Дверной звонок противно трещал, требуя встать с кровати. Александр вставил ноги в шлёпанцы и нехотя поплёлся в коридор. «Кому с утра неймётся!» подумал он, подходя к двери. Верховцев щёлкнул замком, приоткрыл дверь и обнаружил на коврике сложенный треугольником листок бумаги. Развернув его, удивлённый писатель прочитал: «Приходи на Патриаршие пруды сегодня в двенадцать к памятнику Грибоедову. Там крылья ангелов трепещут на ветру».
«Чья-то неумная шутка», сначала подумал Верховцев, но последняя строка записки заставила его вернуться в прошлое. Тогда Верховцев учился в литературном институте и пробовал писать стихи для факультетской стенгазеты. Он вспомнил этот первый поэтический опыт:
Прислушайся, проснувшись поутру:
Там крылья ангелов трепещут на ветру.