Майкл, мы с вами две разные цивилизации. Что русскому хорошо, то иноземцу смерть. Ваша свобода нам кажется вседозволенностью, ваши идеалы нам смешны своей приземлённостью, ваш образ жизни нам видится скучным и размеренным.
Алекс, а ваша свобода мне кажется кастрированной, ваши идеалы утопичными, а ваш образ жизни пиром во время чумы. Поэтому у вас и у нас создаётся образ врага.
Майкл, наши страны не враги.
Да, Алекс, и даже не друзья.
И что же для вас Россия?
Головная боль. Ваша непредсказуемость просто неприлична.
Майкл, это наш плюс. Предсказуемым легче манипулировать. А мы кошка, которая гуляет сама по себе, как говаривал ваш Киплинг. У нас свой русский путь.
Да, знаю, что у вас нет дорог, а только направления. И в каком направлении вы идёте? Снова к коммунизму?
Коммунизм нам навязали с Запада, как и капитализм. Руку к этому приложил в том числе и ваш Фридрих Энгельс.
А вы предпочитаете диктатуру?
Да, диктатуру совести. Мы против бессовестного уклада жизни.
Алекс, совесть просто слово, которое даже перевести на другие языки невозможно.
Для нас это не просто слово, а главная человеческая ценность. У вас, Майкл, главное свобода, а у нас совесть, вмешался Чернавский и заказал водку. Все выпили и слегка закусили греческим салатом.
Алекс, обратился к Верховцеву Блюмен, Я читал ваш роман «Грязный Рим». Честная книга. Я удивлён, почему вас не выслали из страны.
Майкл, как и у вас, у нас свобода и демократия. Кстати, книга называется «Последний Рим».
Sorry, Алекс, извини мою ошибку. Да, и у вас свобода. Но у вас другая степень свободы, отличная от нашей европейской, Блюмен улыбнувшись, сделал многозначительную паузу.
У свободы нет степеней, она либо есть, либо её нет, вмешался в разговор Чернавский.
Майкл, у вас на западе очень странная свобода, Верховцев посмотрел на Блюмена сквозь голубоватое стекло бокала.
Wow Я понял. Вы имеете в виду свободу для граждан нетрадиционной ориентации. Да, у нас свобода для всех. Согласитесь, что нельзя осуждать за то, что кто-то предпочитает сосиску яичнице!
А у нас говорят: не путай божий дар с яичницей. У нас в России другое отношение к любви и к семье. У вас занимаются любовью, а у нас любят.
Алекс, но такие гении как Сальвадор Дали или ваш Чайковский были геями!
Не знаю как Дали, но Чайковский знал, что в нём борются Бог и дьявол. Он стыдился своих особенных чувств и скрывал их. Думаю, он не стал бы вступать в однополые браки или участвовать в гей-парадах, пропагандируя нетрадиционный секс.
Алекс, вам в России ещё долго учиться у Запада толерантности.
Когда Бог уничтожал Содом и Гоморру, был ли он толерантен? резонно поинтересовался Чернавский.
Это был плохой ветхозаветный Бог. Истинный Бог есть любовь, возразил Блюмен.
Создавая мужчину и женщину, Бог сделал так, что только в слиянии мужской и женской энергий рождается гармония. В России хватает красивых женщин и настоящих мужчин, поэтому мы не собираемся возрождать разрушенное хоть и ветхозаветным, но Богом, отрезал Верховцев и выразительно посмотрел на часы. Толерантный британец понял намёк и, извинившись, спешно удалился. «Нечего со своим уставом лезть в чужой монастырь!» произнёс Чернавский и поднял бокал: «За Россию!» Они чокнулись и с чувством выпили. «А улыбка у него фальшивая. Вроде улыбается, а глаза холодные как у змеи. Хамелеон хренов!» Чернавский похлопал себя по карманам, словно отыскивая что-то.
«Да, Паша, ты прав. Они там всё обесценили: фальшивая любовь, фальшивая дружба и даже улыбка тоже фальшивая!» согласился писатель. Тем временем Чернавский достал портмоне и протянул Верховцеву открытку. Тот с любопытством и удивлением прочитал: «Московское дворянское собрание приглашает Вас, князь, на благотворительный вечер, который состоится в помещении музея имени Николая Островского в ближайшую субботу в восемь пополудни. Вы имеете право пригласить на вечер одного гостя». Верховцев удивлённо уставился на приятеля. Тот привстал: «Позвольте представиться: князь Чернавский-Танищев собственной персоной. А ты идёшь со мной в качестве гостя».
Но Николай Островский, по-моему, воевал с дворянами. Причём тут дворянское собрание? засомневался писатель.
Ты что, не читал роман «Как закалялась сталь»?