Вот, я и опять наследник, совсем не обрадовался этому Гамадриель.
Но нужно, чтобы все видели решение исходит именно от вас, господин, еще раз поклонился Онтен; уже глубже, ваш отец одобрил бы такое поведение.
Ну, что ж, чуть капризно протянул аграф, раз отец одобряет, значит, я посижу здесь. Только пусть мне принесут туда поесть нет! Не надо (это он вспомнил про голову искина)! Вина, и побольше.
Будет исполнено, как скажет господин, поклон псиона опять стал едва заметным.
А Гамадриэль почему-то с этого дня стал раздражительным; даже ласки хакданок его не радовали. Говорили, что прабабка наследника трона (одна из них), была провидицей. Может, частичка ее дара проснулась сейчас в правнуке?
Как бы то ни было, но время бежало, складываясь в дни, а крейсер все кружил над одним пятачком планеты, где сходились две аномалии огромное пятно развалин некогда величественного города, и лес вокруг него, который даже для него, Гамадриэля, показался каким-то мрачным и опасным.
Там действительно таится какая-то сила, непонятная мне, помрачнел Онтен, когда показывал наследнику этот участок растительность далеко внизу.
Зачем показывал? Да просто именно там, в этом лесу, как оказалось, и обнаружились следы аграфской принцессы. А потом целая неделя никаких новых всплесков энергии, присущей Амалиуэлии. Она тоже была сильным псионом, и трудно было понять, какие причины могли побудить аграфку скрываться тут больше ста лет.
А главное, какого харша ее вообще потащило в эту дыру? удивлялся совсем другому Гамадриэль; его все же иногда выдергивали из покоев, и заставляли сидеть с умным лицом перед экраном, в рубке корабля, сидела бы дома. Рабов себе выписала бы посимпатичней.
А потом Онтен словно взбесился. Он буквально ворвался в покои наследника, не испросив разрешения, да еще орал в полный голос, напугав девушек, да и чего тут скрывать самого Гамадриэля тоже.
Господин, кричал он, надрывая легкие, мы нашли ее!
И что?! в который раз спросил его наследник; теперь испуганным голосом, зачем ты мешаешь мне? Нашел спасай!
Без тебя, мой господин, снижаться, а потом садиться на планету нельзя. Собьют ударами орбитальных крепостей.
А со мной?! наследник вдруг почувствовал, что все внутри живота буквально скрутило от ужаса, со мной не собьют?
Нет! резко возразил псион, на мгновение сорвав с лица маску угодливого слуги; под ней оказался оскал зверя опасного и беспощадного.
Зверь этот оскалил клыки, и вытянул из подушечек мягких лап когти так оценил Гамадриэль его поведение. Псион буквально тащил аграфа по коридору, и дальше в помещение, где находился тот самый челнок, что возил наследника на совещание. Теперь Онтен утверждал, что именно на нем, таком маленьком и хрупком, нужно будет опуститься на такую негостеприимную планету.
На которой, к тому же, была объявлена Красная Угроза, вспомнил аграф.
Он взбрыкнул, дернул рукой, попытавшись выдернуть рукав из цепких пальцев псиона, и это его движение словно сорвало с места лавину событий. Первым стал удар, который отбросил Гамадриэля в долгое забытье. И не одного его, наверное иначе тот же псион, или кто-то из охранников первым делом пришли бы к нему на помощь. Они и пришли, а конкретно Онтен.
Гамадриэль резко дернул головой, охнув от приступа боли, которую разбудил этим своим движением. Открыл глаза, и увидел, что над ним, лежащим прямо на железном полу, навис своей фигурой псион. Который водил над ним руками, и отчего-то морщился. Аграф не успел задать вопрос; да и не сумел бы, пожалуй. В горле пересохло, как никогда прежде. Псион сам заговорил, и наследник понял, что тот чем-то сильно удивлен, а еще испуган.
Не работает, почти прошептал тот, и уточнил, кибердок не работает. Или мой дар!
Гамадриэль, в свою очередь, попытался удивиться, а потом возмутиться:
Зачем тебе кибердок? Ты же псион!
Но вместо этого только просипел что-то невнятное. Перед лицом тут же появилась какая-то емкость не хрусталь, или золото с серебром, как он привык. Обычная фляжка, какими пользуются, наверное, обычные же солдаты. Но вода из нее чуть теплая, и не облагороженная даже каплей вина показалась ему нектаром из священной рощи клана. Ничего вкуснее он прежде не пил!
Где я, и что со мной? сумел он, наконец, задать первый вопрос, и почему здесь темно? И почему у меня все болит?