Сотник ни шиша не понимал ни в медсервах, ни в графиках, это было видно хотя бы по нарочитой небрежности, с которой он пытался оперировать с контактами скроллера, постоянно промахиваясь по ним и попадая, в результате, не туда, куда намеревался.
Оружия у Збышека не было никакого. Проигрыватель весил двести грамм и из положения "лежа" не было ни единого шанса оглушить им сотника на имеющее смысл время. И никакой информации, кроме невнятных ощущений Дона, уклончивости Нурминена, странного посетителя в казачьей форме и отсутствия на шипоносце Хелен Джей. Последние известия Збышек смотрел часа четыре назад, до завтрака еще. Збышека передернуло при воспоминании о завтраке. Он всегда считал себя парнем непритязательным во всем, что не касалось компьютеров-процессоров-принтеров, в мире воистину довольно более ярких радостей и дел, чем вкусная жратва, на которую, вдобавок, тратится гораздо больше денег, чем на невкусную, но на жратву же. Но овсянка - в таких количествах - без продыху - без надежд - ненавижу овсянку!.. Главное, неясно, за что меня так доктора ненавидят?.. Что, сотник, кисла курятина, с кем ты в шахматы сел играть, убогий? - подумал Збышек чуть ли не с жалостью: сотник поджал губы, закрыл панель "ментограф" и откинулся на спинку стула. Грязный приемчик, казачок с кулачок, подумал Збышек.
– Вот так все время, - сказал он. - Чуть только добрый доктор Браун, или не менее его доктор мистер майор Такаги, захотят узнать, о чем же таком-каком думает пациент Какалов, так сразу и получается, что думает он о жратве да о жратве. Психоз. И доктора, скорбя и не желая, назначают в целительных целях - хорошо сказано! - такой рацион, чтоб начисто отбить у пациента Какалова всякую даже мысль о ней, проклятой. Опять же - экономия. Вы мне сочувствуете?
– Бросьте, Какалов, бросьте трепать языком, - лениво сказал сотник. - Там, где надо, вам черепушку вскроют не медицинским ментографом. А боевым ментобуром.
"О-го-го! - подумал Збышек, сохраняя на физиономии искательное выражение. - Ой, плохи мои дела! Но пора хамить."
– Слушай, ты, опричник херов, - сказал Збышек. Слова "опричник" сотник не знал, но "херов" воспринял правильно. - Кого ты тут на паузу ловишь? Я ж таких, как ты, в Пространстве в косички заплетал!
– Какалов, - сказал сотник. Он примерно держал удар. - Заткнитесь. Хуже будет. У меня еще нет официальных бумаг, но неофициально могу намекнуть: плохи твои дела, парнишка!
"Тоже мне, бином Ньютона," - подумал Збышек, с огромным интересом внимая словам сотника.
– Ты, парниша, с минуты на минуту будешь арестован по подозрению в государственной измене, как активный шпион НК в Галактике, и вообще падла, - продолжал сотник, не опускаясь до злорадного тона. - Надо же - Звездный Приз ему вручили! Шкура… одних ребят сколько полегло на полях сражений. Ларкина ваша из жопы чуть не выпрыгнула, сорок лет с гадами воюя. А он. Шкура продажная, херова. Шкура ты, опер, и весь ваш Аякс не лучше. Наигрались в войнушку, сикось-накось… Теперь, братан, если сразу не шлепнут, а помилование вымолишь чистосердечным раскаяньем, - наворочаешь плазмобуром камушков на Принстоне, а чего доброго и на Мирном!
Почти во все верит сам, отметил Збышек. Ну ясно - инструктаж, патриотизм, бдительность, то, се. Пся крев! Зачем он меня блокирует, если ордера нет? За Ларкин ты мне должен, казачок числом до сотни, а остальное - опустим с интересом. Контайн, милый, где там у тебя щелкнуть?
– Ножки-то тебе работодатели, небось, выключили? - полюбопытствовал сотник. - Не угодил чем?
"Но блок это, или "убит при попытке к бегству"? - соображал Збышек. - Или, что реальнее, "при попытке сопротивления аресту", какое там бегство с моими-то ноженьками? Тогда чего он треплется, а не делом занят? Нет.