Таг из предусмотрительности отошел в сторону и встал с наветренной стороны от кулера.
– Насколько глубоко пришлось добывать этот образец?
– Глубоко? – захохотал Ревел. – Док, эта штука прорвала предохранительные клапаны на старухе Дитери и расплескала буровой раствор на пять ближайших графств. Получился старый добрый фонтан. А оно все перло, заливая почву, этак, знаешь, спазматически. Кончилось тем, что образовалось озеро выше крыш грузовиков.
– Господи, а что дальше было? – спросил Таг.
– Что-то испарилось, что-то впиталось в подпочвенные слои. Исчезло. Первый образец, который я взял, был из чьей-то «тойоты». Хорошо еще, что задний борт у нее был поднят, иначе все бы вытекло.
Ревел вытащил носовой платок, смахнул пот со лба, но говорить не перестал:
– Конечно, когда мы починили буровую, тогда начали качать всерьез. У нас, Пулленов, есть хранилище в Накогдочесе, пара футбольных полей с резервуарами. Не использовалось со времен эмбарго ОПЕК в семидесятых, и резервуары забросили. Но сейчас каждый из них помечен товарным знаком «Уршляйм» Ревела Пуллена.
Он глянул на солнце чуть диковатыми глазами и снова вытер лоб.
– У тебя в этой помойке пиво есть?
– Найдется, Ревел.
Таг пошел на кухню и вынес на крыльцо две бутылки «Этна эль».
Ревел жадно выпил, потом показал на свой импровизированный духовой инструмент:
– Если эта штука не будет работать, ты подумаешь, что у меня крыша съехала. – Сдвинув итальянские очки на макушку узкой и коротко стриженой головы, он ухмыльнулся. – Но если она будет работать, старик, тогда ты подумаешь, что крыша съехала у тебя.
Ревел макнул края воронки в неподвижную, но ароматную массу. Повертел ее, осторожно поднял и дунул.
Длинный ромбовидный пузырь появился на конце горна.
– Вот это да, наливается, как воздушный шар! – сказал пораженный Таг. – Ничего себе вязкость!
Ревел усмехнулся шире, держа предмет на расстоянии вытянутой руки:
– Дальше еще интереснее.
Таг Мезолья в удивлении смотрел, как прозрачный пузырь Уршляйма медленно стал покрываться рябью и ямочками. Длинная двойная морщина залегла в тугой внешней мембране желатиновой сферы, окружила ее, как шов на огромном бейсбольном мяче.
Потом пузырь с плюхающим звуком отделился от жестяных краев горна и стал плавать в воздухе. Вдоль шва появился ряд ресничек, и плавающее в воздухе желе стало шевелить ими, продвигаясь вперед.
– Уршляйм! – завопил Ревел.
– Господи Иисусе! – ахнул Таг, не в силах отвести глаз.
Воздушное желе все еще менялось у него на глазах, выращивая набор внутренних мембран, коробясь, пульсируя и покрываясь рябью, выбирая себе более точную форму, как будто компьютерная графическая программа вырисовывает лучистый образ в изящное изображение реальности.
Потом пузырь подхватило потоком воздуха. Он тяжело стукнулся в карниз дома, отпрыгнул и поплыл над крышей в небо.
– Едва могу поверить, – сказал Таг, все еще глядя вверх. – Спонтанное нарушение симметрии! Самозапускающаяся система реакции и диффузии! Эта твоя слизь – потрясающая среда с развивающимся поведением. Ревел!
И эта спонтанная фрактализация структур... ты можешь это повторить?
– Сколько захочешь раз, – ответил Ревел. – С тем количеством Уршляйма, что у нас есть. Правда, если делать это в помещении, то малость пахнет.
– Но это потрясающе странно, – выдохнул Таг. – Эта слизь из твоей нефтяной скважины создает из себя медузоподобные формы – совсем как я строю медузы из пластика.
– Я думаю, здесь какой-то морфологический резонанс, – кивнул Ревел. – Эта первичная слизь так давно была заключена в земле, что ей не терпится превратиться во что-то живое и органическое. Вроде тех жуть до чего странных бактерий и червей, что вырастают в глубоких подводных выходах.