Но его агент или поверенный скажет вам куда точнее.
Странно, ему показалось, что она и правда не знает. И еще страннее – что ее это не очень‑то и волнует. Признаки усталости, замеченные им, когда он только вошел, за время их беседы стали явственнее. Прямые плечи поникли, а от носа к углам губ протянулись морщинки.
– У меня осталось совсем немножко вопросов, – сказал он.
– Не хотите выпить? – предложила она с холодной любезностью.
– Нет, благодарю вас. Я прямо сейчас задам эти вопросы и оставлю вас в покое.
Она устало кивнула, словно знала, что ради этих вопросов он и пришел.
– Синьора, я бы хотел чуть подробнее остановиться на ваших отношениях с мужем, – произнес он, глядя, как на ее лице проступает отчужденность и готовность защищаться. – Ведь между вами была существенная разница в возрасте?
– Да.
Он молча ждал продолжения. Наконец она произнесла – твердо, без обиняков, что ему очень понравилось:
– Хельмут был старше меня на тридцать семь лет.
Стало быть, она старше, чем ему показалось – ровесница Паолы. Асам Веллауэр был всего на восемь лет младше деда Брунетти. Все‑таки странно, подумал он. Каково женщине иметь мужа чуть ли не на два поколения старше себя? Он видел, как она неловко заерзала под его пристальным взглядом, и на мгновение отвел глаза, словно обдумывая формулировку очередного вопроса.
– Из‑за этой разницы в возрасте в ваших отношениях не возникало каких‑то сложностей?
До чего оно прозрачно, это облачко эвфемизма, всегда окружающее подобные браки! При всей вежливости вопроса было в нем что‑то от подсматривания в замочную скважину, и комиссар смутился.
Ее молчание длилось так долго, что не поймешь, выражало ли оно отвращение к его неприличному любопытству, или раздражение манерностью его формулировки. Наконец она ответила – неожиданно очень усталым голосом:
– Из‑за нашей разницы в возрасте мы принадлежали разным поколениям и видели мир по‑разному. Но я вышла замуж за него, потому что его любила.
Инстинкт подсказал Брунетти, что это правда, и тот же самый инстинкт не упустил, что число‑то единственное. Но тут уже человечность не позволяла выспрашивать о том, о чем только что умолчали.
Показывая, что визит окончен, он захлопнул записную книжку и сунул в карман.
– Благодарю вас, синьора. Очень любезно с вашей стороны – уделить мне время в такой день. – Он поспешно умолк, чтобы не впасть в очередные туманные банальности. – Вы уже распорядились насчет похорон?
– Завтра. В десять. В церкви Сан‑Моизе. Хельмут любил этот город и всегда надеялся, что ему позволят упокоиться в нем.
То немногое, что Брунетти успел услышать и прочитать о дирижере, заставляло усомниться, что для покойного эта последняя честь была чем‑то большим, нежели все остальные привилегии, положенные ему по совокупности заслуг, – хотя, возможно, Венеция, просто в силу своей прелести, могла и оказаться таким исключением.
– Надеюсь, вы не будете возражать, если я тоже приду?
– Разумеется, приходите.
– У меня остался один вопрос – тоже довольно щекотливый. Не знаете, не желал ли кто‑либо зла вашему мужу? Может быть, он недавно с кем‑то поссорился или имел основания опасаться?
– То есть, если я вас правильно поняла, – она улыбнулась, совсем чуть‑чуть, но несомненно улыбнулась, – не знаю ли я кого‑либо, кто хотел бы его убить?
Брунетти кивнул.
– Его музыкальная карьера была очень долгой, и не сомневаюсь, что за много лет он успел как‑нибудь обидеть немало людей. Кто‑то его успел невзлюбить. Но не могу вообразить, чтобы кто‑то из них мог это сделать. – Она рассеянно провела пальцем по подлокотнику кресла.