Но старейший житель дома, бывший электрик Большого театра Харитоныч, высказал смелое предположение, что это - переодетый чеченский террорист. Над ним дружно посмеялись, однако ближе чем на пять метров к квартире никто не подходил.
Катю в доме знали все. Последний год его жители явно сочувствовали ей, понимая, что она переживает не лучший период своей жизни. Как выражалась ее соседка, Вера Феодосьевна, у Кати царил "полный штиль на всей глади".
С детства бредившая поисками Атлантиды и путешествиями Колумба, после окончания школы Катя поступила на географический факультет МГУ. Училась она с восторгом, однако, завершив университетское образование, с ужасом поняла, что мечты - это одно, а жизнь - другое. Конечно, можно было, зная высоту Кордильер, работать продавщицей в каком-нибудь магазине или, окончив бухгалтерские курсы, устроиться в любую контору третьим помощником младшего бухгалтера. Но Кате хотелось сохранить романтическую верность своей профессии. И поэтому ей оставалось одно - пойти преподавать географию в школу. Правда, долго на одном месте она не задерживалась: очень скоро ее характер становился настоящей костью в горле школьной администрации. Свою последнюю работу - в частной гимназии в "живописном уголке московского лесопарка", как утверждали рекламные проспекты, - Катя просто возненавидела на второй же день. Ее раздражало все: туповатые детишки новых русских, ярко-розовый пиджак директрисы, шаркающая походка завуча, драконовские распорядки и покосившаяся скульптура девочки на шаре у входа в гимназию. Но, как назло, на горизонте ничего больше не светило, и Катя, стиснув зубы, каждый день исправно тряслась в автобусе, ходившем с завидным постоянством - раз в час.
Этот знаменательный день Катя впоследствии вспоминала со смехом. Но тогда она шла вечером по краю автострады и плакала. Тому было несколько причин. Во-первых, близкая подруга Лариса, журналистка, работающая в русско-бразильском журнале "Седьмое небо", уезжала в командировку в Бразилию сроком на две недели, поручив Кате уход за "редкой разновидностью мексиканского енота", жившей у нее дома. Катя сильно подозревала, что мексиканский енот на самом деле был индейской крысой, которую всучили восторженной российской журналистке на шумном латиноамериканском базаре. Лариса взяла с Кати слово, что она будет ухаживать за Монтессумой как за собственным ребенком, многозначительно добавив, что тот обошелся ей в сто пятьдесят долларов. Кате ничего не оставалось, как согласиться и даже погладить недоделанную выхухоль, оскалившую мелкие неровные зубы.
Во-вторых, и это было главным, Игорь в очередной раз улетал по делам на Кипр. Все два года, что они были знакомы, им приходилось вести друг с другом затяжные бои вселенского масштаба. Катя скандалила и требовала к себе внимания, Игорь кричал, что у него срывается очередная трастовая сделка. Он на Катиных глазах уже сменил, по крайней мере, семь работ и даже успел побывать организатором культурных мероприятий международного фестиваля "Волжский базар". "Вот именно базар, - кричала Катя, - у нас не жизнь, а сплошной базар, и когда только все это кончится!" Игорь клялся в вечной любви, просил прощения, обещал исправиться, неделю-другую они жили в полном согласии, а потом все начиналось сначала.
Командировка на Кипр, неизвестно на какое время, совершенно выбила Катю из душевного и физического равновесия. Она то принималась бежать, то останавливалась и размахивала пакетом, где сидел царственный Монтессума, и ехидно улыбалась, слыша его противный писк, то садилась прямо на землю и снова начинала плакать.
Вынырнувшая из-за поворота машина ослепила ее фарами, и она застыла как вкопанная, вместо того чтобы отбежать в сторону.