Отличная погода, господин столб.
Вы так считаете? отвечает мне ржавый истукан. По-моему, без дождей всем стало бы лучше. Лично мне уж точно.
И мне, отвечает второй столб.
И даже мне, отвечает третий.
Дожилась, старая Трис, ты уже говоришь со столбами. Чего уж там? Мне больше не с кем поговорить.
Я вижу великана-клена, что будто пальцами обнимает треугольную крышу особняка, на своей памяти я еще помню его совсем молодым саженцем. За эти шестьдесят лет он прилично разросся. У подножия клена стоит машина Себастиана. Она стоит тут вот уже тридцать лет и ржавеет. Прямо под окнами дома.
Некогда желтая, украшенная золотым хромом наградная телега с открытым верхом, подаренная Себастиану, за былые заслуги перед королем. А ныне, ржавеющее корыто забитое тухлой водой и листьями.
Я подхожу к ней, чтобы разглядеть выгоревшую на солнце кожу салона, провожу рукой по растрескавшейся, словно змеиная шкура, поверхности, и опускаю ладонь на холодный металл, и вспоминаю, как Себастиан, вез нас, по пыльным дорогам Гренвиля, в новую жизнь.
Воспоминания уносят меня в тот день. Я чувствую, как от машины по моим пальцам бегут невидимые потоки энергии, слегка покалывающие.
И вот уже серая мгла осенних просторов, уступает место яркому солнцу 1912 года.
Я снова вижу солнце в высоких небесах рая, как оно осушает зноем июльской жары проселочную дорогу, петляющую между зеленых зарослей кукурузы вплоть до реки Пемзы. Как за несущимся желтым автомобилем клубится завеса дорожной пыли. И ветер трепет мне волосы, еще молодой, но уже титулованной графини Орлиянской.
Где ты его взял? восклицает та юная особа, которой когда-то была я сама.
Это подарок короля, с достоинством отвечает он королевский гвардеец.
И за какие заслуги короли нынче одаривают гвардейцев автомобилями?
Я спас Георга от бивней свирепого кабана, и пусть это стоило мне здоровой ноги, зато я с честью исполнил свой долг!
Ты настоящий герой
Я лично выбирал цвет, моя графиня. Желтый. Как солнце. Он увезет нас в новую жизнь
Дальше дорога сворачивает вдоль берега реки, открывая нам шикарный вид на работающую в те годы мельницу, окруженную розовыми кустами, аккуратно посаженными женой мельника. И та молодая Трис просит Себастиана остановиться, чтобы одолжить саженцев для оранжереи и, он впервые, отказывается выполнить мою просьбу, задевая мое самолюбие, но вида я тогда не подала.
Мы не станем останавливаться, моя графиня.
Но почему?
Потому что у нас будет собственный садовник, и мы не станем опускаться до просьб перед этими грязными простолюдинами.
На этом все.
Ах, если б я знала тогда, что ждет меня за стенами цветущего поместья, которое превратится в гниющую яму забвения. Глупышка Трис уже бежит к воротам, где ее ожидает конный экипаж слуг с телегами мраморных статуй.
Назад дороги нет. Молодая графиня растворяется в воротах поместья Де Беладонна и оно поглощает ее навсегда.
Одергиваю руку от холодного металла.
* * *
Графиня Орлиянская, так они называли меня прежде. А ныне я старая и никому ненужная пенсионерка.
На мгновение я вспоминаю, что Элиза больше никогда не писала мне после той ночи и больше никогда не звала ко двору. Меня не спасли даже письма, которые я посылала ей раз в неделю. Королева оставила мне даже поместье в память о старой дружбе, но больше никогда не выходила со мной на связь.
Знала ли она, что обрекает меня на долгую и мучительную смерть?
Чувства накатывают, и я роняю трость.
Наклоняюсь, чтобы ее поднять, превозмогая боль в пояснице, и вдруг замечаю под машиной пожелтевший листок бумаги, слегка танцующий на ветру. При помощи трости я выгоняю его себе под ноги, чтобы осмотреть. Чернила поплыли от влаги, но текст еще вроде читаем.
Кажется, я смогу разобрать что там.
«Запись 1. 1910 г. Ледяной плен Голодоса.
Мы съели кока он был самым толстым из нас. Мы просто зажарили кока и съели его. Он был похож на парася, с поджаристой корочкой эту тайну я унесу с собой в могилу Адмирал Себастиан Джонатан Вереск».
Мой супруг был страшным человеком.
Я еще помню из рассказов Себастиана о его службе на флоте до того дня, как он стал личным гвардейцем короля. Как-то за ужином, в то далекое время, когда наши отношения еще были теплыми, задолго до страшных событий 13 августа 1914 года, он рассказывал мне о зимовке на необитаемых островах в Изумрудном море.