Нет! Он же был тут! Давным-давно, правда, моя пра-пра-пра какая-то бабушка с ним встречалась. Он тогда ещё мальчиком был. Как вы сейчас. Даже младше. А я уж, конечно, в «поле» про него читала. И стихи его читала. Он мне очень нравится!
И нам нравится, сказал я. Мы «Княжну Мэри» уже пять раз перечитали.
Мишка воздел очи горе и бросил на меня косой взгляд.
У нас его рисунки есть, сказала Настя. Он даже, когда маленький был, уже тогда здорово рисовал. Я вам потом покажу.
Фигасе, присвистнул Миха. Неизвестные автографы Лермонтова! Представляешь, сколько они могут стоить!
Стыдитесь, Михаил, грозно пророкотал я, Этому миру неведома корысть
Да вот же улыбнулся Миха, неведома а потому не станем лезть в это болото со своим куликами. Пускай всё остаётся как есть.
И тут мы вышли на вершину холма.
Взойдя в гору, со значением произнёс Боб, обрети не высоту, но середину. Очень мне нравится придумывать красивые фразы!
А вид открывался невероятный! Лучилось всё и море, и небо, и облака, и стаи птиц, и скалы. Цвета розовый, бирюзовый, миндальный, яблочный, охряный, мандариновый смешивались, переливались, взлетали и падали струйками и мелкими блёстками. Наверное, мы б так простояли долго, но спустя несколько минут нечувствительный к прекрасному Боб, снисходительно усмехнулся, откашлялся и скомандовал:
А теперь все посмотрели направо!
Мы машинально повернули головы. Там, у самой кромки моря возвышалась темная на фоне неба башня маяка.
Нам туда.
И мы, пытаясь смотреть под ноги, а не на чудесный пейзаж, пошли по тропе.
Мы машинально повернули головы. Там, у самой кромки моря возвышалась темная на фоне неба башня маяка.
Под горку бежалось весело, и вскоре, отворив скрипучую дверь, мы уже поднимались по узкой винтовой лестнице, пыхтя и держась за перила. Боб с нами не потащился, попросил, чтоб мы его втянули потом в корзинке, которая, он знал, у смотрителя имеется.
Триста ступенек сказал он грустно, это мне уж не по летам
Когда мы, постучавшись, вошли, смотритель полулежал в кресле и, нацепив очки, читал какую-то толстую книжку.
Здравствуйте, сказал я. Мы по совету пасечника.
Пётр Святогорыч мой дядя, добавила Настя.
Рад вам, вставая навстречу, произнёс смотритель. Сказывайте, как звать вас, да зачем так высоко забрались.
У нас бобр там ещё, проговорил Мишка. Нам его поднять бы.
Смотритель сделал пару шагов, выглянул в узкое окошко.
Раз надо, поднимем! весело воскликнул он. Тут, гляди, он обратился ко мне, трос, корзинка на нём, вот ручка, опустишь, а как он влезет, поднимай помалу. А я вам пока отвара чабречного сварганю. Баранки берите, он указал на стол, где в фарфоровой, явно старинной чаше, теснились разновеликие бублики.
Мы не голодные, начал было Миха, но смотритель улыбнулся и покачал головой.
Отсюда никто, не угостившись, не выходит. Не стесняйтесь и говорите.
Мы наскоро познакомились (смотрителя звали совсем странно Бернид Белоярович) и в который раз рассказали о нашем деле.
Пыльца фиалок глаза смотрителя заблестели. Да, истинная та, что вызревает во время предрассветного танца фей. Я любуюсь на это чудо каждое утро. Когда ещё темно, и солнца ещё не видно, а только первые робкие брызги его взлетают над морем вот тогда из хрусталя лунного света выплавляетя и тут же закаливается лезвие, сотканное из моря и неба, из сияния и мрака, из прошлого и будущего, из зноя и хлада. И на этом лезвии танцуют маленькие, смешливые, но необыкновенно грациозные феи.
У вас есть эта пыльца? тихо спросила Настя.
Он не успел ответить, потому что здесь я втащил-таки корзинку с бобром.
Привет, Бер! прокричал Боб из оконного проёма. Как поживаешь?
Вползай, старина, отозвался хозяин. Нормально, как видишь. Ты как?
Ракушками уже оброс, но пока на ходу, усмехнулся бобр.
Смотритель помог бобру спуститься на пол, обернулся к Насте.
Да, пыльца у меня есть. И именно такая, какая нужна.
Подойдя к настенному шкафчику, он вытащил оттуда завязанный мешочек. На вид там было грамм сто пятьдесят.
Для такого нужно дела я отдам всё, что у меня есть.
Наверное, это много, сказал я.