Ты идёшь босиком по дороге
Ты идёшь босиком по дороге,
На устах и в улыбке вопрос:
Кто омоет уставшие ноги,
Что расскажет воскресший Христос?
А вопрос не допрос, но похоже,
Вышло время Марий Магдалин,
Не согреть им озноб твой на коже,
И не создан ещё аспирин.
Тайны вечере скрыты от взора,
И голгофа стоит без креста.
На дорогах до Рима дозоры.
И молитвы не тронут уста.
Впереди силуэт на осляти,
Горизонта размытый обрез,
Не по силам Афине Палладе
Щит подставить под манну с небес.
И ничто в этом мире не вечно
(Эпикур, Диоген и Сократ),
Доверял им всецело, беспечно,
Отстранённый от службы Пилат.
И закончил он жизнь на дороге
Для него это был не секрет
Если смерть замерла на пороге,
То тебя для неё как бы нет.
Внук в окно смотрел, как падал снег
Женьке
Мудрец Пилат был «добрый человек"*,
но больше смерти он боялся слова.
За ним был Рим, а в Риме вся основа,
основа Рима таяла, как снег.
А Этот знал есть после жизни жизнь,
и что не раз ещё душе родиться,
чтобы в потомках словом повториться,
и впереди есть век себя постичь
Он преломлял свой хлеб и пил вино,
Он знал, как больно в тело входят гвозди,
как гвозди с хрустом рвут в ладонях кости,
что это всё терпеть Ему дано.
А на дворе был двадцать первый век,
мы с сыном шли, друг в друге повторяясь,
светило солнце, в стеклах преломляясь,
и внук в окно смотрел, как падал снег.
* «Добрый человек» М. Булгаков «Мастер и Маргарита»
Параллели
И вот она, вся от «Шанель»,
заходит в новенькой шинели
(шинель рифмуется с постель),
а ветер крутит параллели.
Шумят шторма у мыса Горн,
Бермудом треплет треугольник;
кино и немцы есть попкорн,
есть белый снег почти покойник.
От реагентов почернел
(дороги чёрные в России),
и чьи-то руки ищут мел
переписать судьбу мессии.
Успеть до крика петуха
отречься трижды, это ж надо!
По совокупности греха,
по совокупности расклада.
На веки. Присно. Даждь нам днесь
один серебреник на сдачу,
Шанель. Кресты. Благая весть.
И за свечой святые плачут
Знать бы только
Чьё-то «счастье не за горами»*,
Но не в реках Уральских гор.
Мы крутили свой глобус сами,
Помню, пили тогда «Кагор».
А «географ» кричал: -Амбарчик!
(То ли бухта, то ли село?).
Он твердил: Там заветный ларчик!
Там в другие миры окно!
«Математик» рубил глаголом
И считал корабельных крыс,
А «историка» клял монголом,
Разделимостью биссектрис.
Параллельность была в границах
И директорский жгла каблук.
Не менялись поэты в лицах,
«Англичанку» любил «физрук».
Всё обычно и по программе,
Под устойчивый политес:
Всё сводилось к банальной драме,
И в поэта стрелял Дантес
Моет камень привычно Мойка,
Ищет счастье народ с утра,
Счастье есть, там его хоть сколько,
Знать бы только, где та гора
* «Счастье не за горами» арт объект на набережной реки Кама в городе Пермь
Зима, твои руки белые
Ах, зима, твои руки белые
Мне за шиворот сыплют снег,
Губы алые, заиндевелые,
И глаза под покровом век.
Я согрею тебя дыханием,
В душу вылью бокал вина,
Я горю этим диким желанием
Разве это моя вина?
Я к тебе прибегал по снегу,
Чтобы губы твои целовать,
Но в сугроб ты меня: с разбегу,
А мечталось к тебе в кровать.
Ах, зима, страсть моя голодная,
Можно плакать и водку пить,
Для меня ты всегда холодная,
Я привык вас с весной делить.
Как-то так
А сегодня как-то так:
минус восемь за окошком,
дочка дочку родила;
куртку к новеньким сапожкам
в тон и цвет жене купил.
На Урал ползут морозы,
снег под утро заходил,
зацвели в горшочках розы.
И на веточке лимон
набирает вес и силу.
На душе звучит шансон,
напрягает дворник жилу:
выметает белый снег,
и вокруг растут сугробы,
чтоб ходить мог человек.
Да и просто чтобы, чтобы