Я рванулась, чтобы бежать, но оказалось, что мои ноги уже давно и прочно оплетены отвратительно липкой, скользкой, но удивительно прочной, цепкой паутиной.
Я рванулась сильнее, но паутина снова выдержала. Тогда я упала на колени и попыталась уцепиться за землю, потому что почувствовала, как нити паутины тянут меня назад — в чернеющую неподалеку яму. Пальцы мои скользили по совершенно гладкой поверхности, а рухнувшая сверху липкая и мерзко воняющая сеть паутины разом спеленала меня так, что я едва могла шевельнуться. Не осталось ни малейшей возможности к сопротивлению. Натягиваясь и сжимаясь с ужасающим чавканьем, нити тащили меня к яме. Не в силах сопротивляться, я попыталась закричать, но крик тут же залепили набившиеся в рот клочья паутины. Это было так отвратительно и страшно, что я не в состоянии была даже заплакать.
Беспомощную, меня волокли по земле к черной яме. И только когда мои ноги уже повисли над пустотой, я вдруг подумала о том, кто из кромешной темноты жутко глубокой ямы тянет за липкие нити паутины, и мне стало по-настоящему страшно.
Выплюнув изо рта вонючие клочья, я закричала и снова отчаянно рванулась в безуспешной попытке освободиться.
Движение прекратилось, но только на миг. Через мгновение мое тело уже перевалилось через край ямы — и я полетела в кромешный бездонный мрак. Неизвестно, что было бы, если б я все-таки достигла дна этой бесконечной ямы, если бы я наконец не…
***
…Если бы я не проснулась.
Вскочив с постели, я первым делом закашлялась, стараясь избавиться от набившейся в рот паутины и все еще трясясь от испуга, но не сразу поняла, что никакой паутины во рту нет.
Я с облегчением выдохнула и снова опустилась на подушки, стараясь успокоить бешено стучащее сердце. А когда высох холодный пот на лбу, я нашла в себе силы подняться, чтобы пройти на кухню за стаканом воды.
Однако стоило мне пошевелиться, как проснулся тот, кто спал рядом со мной. Увидев, что я бодрствую, Витя приподнялся на локтях и посмотрел на стенные часы.
— Шесть утра, — хриплым со сна голосом констатировал он.
— Да, — сказала я, — рано еще.
Витя внимательно посмотрел на меня, потом осторожно положил руку мне на грудь.
— Опять? — спросил он.
Я кивнула.
Витя убрал руку и сел на постели. Широко зевнул, потянулся за сигаретами. Я передала ему зажигалку и пепельницу со стола. Несколько раз затянувшись, он проговорил, задумчиво глядя в стену:
— Знаешь, Ольга… Может быть, тебе показаться врачу? У меня есть один хороший знакомый психиатр.
— По-твоему, я сумасшедшая? — криво усмехнулась я, тоже закуривая.
— Разве я сказал это? — Витя удивленно посмотрел на меня. — Просто… мне кажется это не совсем… нормальным. Каждый день ты просыпаешься оттого, что тебе снится кошмарный сон, причем один и тот же.
— Бывает, — проговорила я.
— Но не два же месяца подряд! Я ничего не ответила, промолчала. А что говорить? Возразить-то нечего. Действительно, я — Калинова Ольга Антоновна — уже второй месяц почти каждый день, то есть почти каждую ночь, просыпаюсь в холодном поту от того, что мне снится кошмарный сон: кто-то невидимый, опутав меня паутиной, волочет в огромную яму. Как я падаю в яму и никак не могу долететь до дна.
«Очень даже хорошо, — подумала я, — что хоть не долетаю… Если бы увидела, что там, на этом дне, наверное, вообще бы не проснулась…»
— Я тут вот о чем… где пепельница? Ага… Я тут вот о чем подумал, — снова заговорил Витя, стряхивая пепел со своей сигареты в подставленную пепельницу, — ты только не возмущайся и дураком меня не называй и… поспешных выводов не делай, просто послушай, ладно?
— Ну, — кивнула я, — говори.