Показания Дроздова, подтвержденные затем некоей Васильевой, крест-накрест перечеркивали первоначальную версию, не вызывающую раньше серьезных сомнений.
Из допроса Дроздова следовало, что Бонэ убили не в Ананьевском переулке, а где-то в другом месте, откуда труп перевезли в переулок и там бросили. Это не могло не наводить на размышления. Если бы преступление совершил уголовник Утюг, то зачем, спрашивается, ему нужно было бы возиться с трупом? Не все ли равно бандиту, в каком именно районе Москвы обнаружат его очередную жертву? Убил, ограбил и скрылся. К чему напрасно рисковать с перевозкой? Что ему это могло дать?
Нет, если Утюг и был причастен к происшедшему, то только в качестве исполнителя чьей-то воли. И тот, кто стоял за спиной профессионального убийцы, очень боялся, что подозрение может пасть на него. В отличие от бандита, за которым уже числилось несколько убийств, ему было что терять. Потому-то мертвого Бонэ, чтобы сбить со следа милицию, и увезли подальше от места преступления.
А коляска? Где бы Утюг мог раздобыть венскую лакированную коляску с ацетиленовыми фонарями? Это были дорогие коляски. Такую коляску мог себе позволить только богатый человек. А о венской лакированной коляске, в которой привезли тело Бонэ, говорил не только Дроздов, постоянно употреблявший слово "похоже", но и Васильева, в показаниях которой этого слова не было.
Так возникла новая версия убийства Бонэ. Но кому и в чем мог помешать этот милый обаятельный человек, которого Косачевский шутливо назвал "вечно сочувствующим"? Кому он ненароком перешел дорогу?
Странное. Очень странное убийство.
- Я вас попрошу, Петр Петрович, забрать у Омельченко это дело, - сказал Косачевский Борину.
- Вы его хотите кому-либо передать?
- Да, хочу. Этим делом займемся мы с вами, Петр Петрович. Не возражаете?
Борин развел руками.
- Как прикажете, Леонид Борисович. Только Омельченко квалифицированный работник.
- Не сомневаюсь, - сказал Косачевский. - Но Бонэ был мне очень дорог. Я хочу сам найти его убийцу. Этим я отдам ему последний долг.
- Я вас понимаю, Леонид Борисович, - наклонил голову Борин.
Косачевский усмехнулся.
- Что ж, понимать друг друга - это не так уж мало.
В тот же день Косачевский посетил вдову Бонэ и попросил ее продиктовать ему список людей, с которыми у Александра Яковлевича были какие-либо отношения - деловые или личные.
- Зачем вам это?
- Мы ищем убийц.
- Вы думаете, что его убили не уголовники? - догадалась она. - Чушь! Полнейшая чушь! Вы же знали Александра Яковлевича. У него никогда не было и не могло быть врагов. У него были только друзья.
- Не смею с вами спорить, - сказал Косачевский и, обмакнув перо в чернильницу, склонился над листком бумаги. - Давайте все-таки составим с вами список... друзей.
Варвара Михайловна вздохнула и стала диктовать:
- Елпатов, Мансфельд, Белов, Бурлак-Стрельцов... Бонэ вел довольно замкнутый образ жизни, но, к удивлению Косачевского, список его знакомых вскоре достиг ста человек. Чтобы их всех проверить, Борину нужно будет основательно потрудиться.
- Если еще кого-либо вспомните, обязательно телефонируйте мне, - попросил Косачевский.
- Хорошо, - безразлично согласилась она.
- Александр Яковлевич хранил письма?
- Нет, у нас в семье это не было принято.
- Понятно. И еще. Я у вас хочу забрать бумаги мужа. На время, разумеется. Потом я их вам верну.
- Бумаги? Их не так уж много. Записи по истории ковроделия вам тоже потребуются?
- Обязательно.
Вяло усмехнувшись бескровными растрескавшимися губами, Варвара Михайловна достала из письменного стола мужа черную кожаную папку с замочком.
- Вот, пожалуйста. Здесь, насколько мне известно, все его заметки и выписки.