Таким образом, эта фракция держала в своих руках возможность реализации коммунизма благодаря установлению государства диктатуры пролетариата и осуществлению программы-максимум представляющей пролетариат партии, в отличие от программ-минимум рабочих партий (прудонистов, бланкистов, лассальянцев, чартистов и т.д.). Делая выводы из уроков революционных событий во Франции и Германии 18481849 годов, Маркс и Энгельс сформулировали теорию того, что они назвали «непрерывной революцией»:
«Чем дальше продвигаются отдельные лица или фракции мелкой буржуазии, тем больше они будут открыто принимать эти требования, и те немногие, кто признает свою собственную программу в том, что было упомянуто выше, вполне могут полагать, что они выдвинули максимум, который может потребовать революция. Но эти требования никак не могут удовлетворить партию пролетариата. В то время как демократические мелкие буржуа хотят как можно скорее положить конец революции, достигнув в лучшем случае уже упомянутых целей, в наших интересах и наша задача сделать революцию непрерывной до тех пор, пока все более или менее имущие классы не будут изгнаны со своих господствующих позиций, до тех пор, пока пролетариат не завоюет государственную власть и пока ассоциация пролетариев не продвинется достаточно далеко не только в одной стране, но и во всех ведущих странах мира чтобы конкуренция между пролетариями этих стран прекратилась и, по крайней мере, решающие производственные силы были сосредоточены в руках рабочих. Наша задача не просто в изменении частной собственности, а в ее упразднении, не в замалчивании классовых противоречий, а в упразднении классов, не в улучшении существующего общества, а основании нового». («Обращение Центрального комитета к Союзу коммунистов», Лондон, март 1850 г.)
Несмотря на «заключительное исповедание веры» этого отрывка касательно коммунизма, и несмотря на то, что Маркс настаивал на независимом характере пролетарской партии, политическая деятельность последней с самого начала была основана на буржуазно-демократическом процессе. Динамика капиталистических революций в Европе против остатков феодализма должна была быть завершена, и поэтому вполне логично было установить преемственность с якобинским экстремизмом, воплощенным Бабефом и «Равными» в 1796 году: «Французская революция не что иное, как предвестник другой революции, той, которая будет большей, более величественной и последней». («Манифест Равных», Сильвен Марешаль, 1796 г.). Позиции Маркса и Энгельса в отношении России (ликвидация царизма благодаря буржуазной революции) и национально-освободительной борьбы (например, поддержка независимости Польши), таким образом, совершенно понятны в связи с их общим взглядом на революционный процесс в течение всего периода. XIX века: слияние демократического и пролетарского этапов. «Как и во Франции в 1793 году, задача подлинно революционной партии Германии провести строжайшую централизацию. Они [коммунисты перев.] могут заставить демократов проникнуть в как можно большее количество сфер существующего общественного строя, чтобы нарушить его нормальное функционирование и для того, чтобы мелкобуржуазные демократы сами себя скомпрометировали; более того, рабочие могут заставить сконцентрировать как можно больше производительных сил транспортных средств, заводов, железных дорог и т. д. в руках государства» («Обращение Центрального комитета к Союзу коммунистов», Лондон, март 1850 г.)
Энгельс уже сформулировал это слияние (поддержка революционной буржуазии или реализация демократических задач путем замены революционной буржуазии) в своих статьях о движениях 1847 года: «Демократическое движение во всех цивилизованных странах, в конечном счете, стремится к политическому господству пролетариата. Это предполагает, что пролетариат существует, что правящая буржуазия существует, что существует промышленность, которая порождает пролетариат и которая привела буржуазию к власти». («Гражданская война в Швейцарии», Deutsche-Brüsseler-Zeitung, 14 ноября 1847 г.)
И снова, помимо созревания объективных условий (экономический и социальный детерминизм), гарантия перехода к социальной революции после политического этапа основана исключительно на применении «коммунистического кредо», которое существует как радикальная теория в пролетарской партии. Но, как показала история, «партии пролетариата» у власти (социал-демократия, затем большевизм) не только не способствовали этому переходу, но и станут главным препятствием на пути любой коммунистической трансофрмации общества. Потому что, отождествляя себя с государством и поддерживая концентрацию капитала, они проявят себя как инструменты рационализации системы и, следовательно, сверхэксплуатации пролетариата. Энгельс предвидел угрозу возможной интеграции партии в систему, но лишь благодаря тенденции отдавать предпочтение требованиям повышения заработной платы, тред-юнионизму, а не стремлению партии преследовать задачи демократизации: «Что касается Chambres Syndicales чтож, если кто-то считается членом Рабочей партии, каждая забастовка которой, как и английских ПРОФЕССИОНАЛЬНЫХ СОЮЗОВ, борется исключительно за высокую заработную плату и короткий рабочий день, но в остальном им наплевать на движение тогда единственная партия, к которой он примыкает это партия за сохранение наемного труда, а не его отмену». (Письмо Бернштейну, 28 ноября 1882 г.)